бы между делом. — На случай психологической травмы.
Закусив изнутри щеку, кошусь на брата.
Он роется в холодильнике в двух метрах от нас, и Градский прекрасно знает, что Андрей нас не слышит.
Это всегда манило меня в Градском. Его уверенность и нахальство, от которого у меня в животе бабочки, а сердце неуправляемо трепещет.
— А тебе дать номер хорошего венеролога? — говорю, понизив голос.
— Я использовал презерватив.
Мой рот открывается, а Градский трет ладонями лицо и бормочет:
— Ладно, забудь.
— Я знаю, что такое секс… — выдавливаю из себя подобие улыбки. — Мне не пять лет.
— А, ну да, — криво усмехается. — И что такое секс?
Влад ждет ответа, выписывая по моему лицу взглядом внимательные круги.
— Это когда двое людей занимаются любовью.
— Неправильно. Это когда двое людей трахаются, сбрасывая напряжение, любовь здесь не обязательна.
Жар ползет вверх по моему лицу.
Что с ним сегодня?
— Кажется, это называется цинизм. — Разглядываю свои ногти.
— Он самый. Текилы?
— Алкоголь противопоказан детям и беременным женщинам, — сообщает мой брат, возникая рядом и ставя перед мной банку с колой.
— Иди в задницу! — шиплю рассерженно.
Зато Влад громко смеется, чуть выгнув жилистую шею.
— Че случилось? — Андрей задерживает взгляд на моем лице.
— Ничего… — прячу от него заплаканные глаза.
Сама хватаю со стола бутылку текилы и две рюмки. Осматриваю их с тщательностью рентгена, чтобы не глотать алкоголь после кого-то. Рюмки чистые, а на лице Градского ирония.
— Давай уже.
Он протягивает руку. Позволяет посыпать солью над большим пальцем. Себе я делаю так же, глядя на то, как его глаза блуждают по комнате.
Я не могу быть естественной рядом с ним. Вечно делаю то одну глупость, то другую, а потом проклинаю себя за это.
Мы чокаемся. Выпиваем одновременно и слизываем тоже одновременно.
Смотрю в его глаза, стараясь не закашляться.
Влад молча протягивает мне дольку лайма, и наши пальцы на секунду соприкасаются.
Тепло бежит по венам вместе с порцией сорокаградусного алкоголя, и я немного расслабляюсь.
— Еще, — прошу его, прикусывая лайм.
Влад приподнимает брови, а я быстро облизываю языком губы.
— Тебе хватит, — сообщает, забирая бутылку.
— Не тебе решать. — Перегибаюсь через стойку и тяну бутылку на себя. — Ты не мой старший брат.
— Тоже верно, — усмехается, разжимая ладонь.
Эта ухмылка делает его лицо красивым. Ямочка на подбородке становится глубже, скулы острее.
Бутылка остается в моей руке, по голым плечам, рукам и груди бегут мурашки. Соски под тонким сарафаном превращаются в чувствительные горошины, и взгляд Градского на секунду опускается вниз, но в следующую секунду он достает из кармана джинсов звонящий телефон и смотрит на дисплей.
Я вижу, как этому звонку адресуется все его внимание. Глядя на экран, он вдруг напрягает желваки, и выражение его лица становится нечитаемым.
— Да? — отвечает на звонок и встает, направляясь к окну.
Я тоже встаю, из-за этого текила ударяет по голове и смягчает колени.
— Я пойду. Меня Кристина ждет, — говорю брату.
— Ага, — отзывается Андрей. — Скинь сообщение, когда доберешься.
Ловлю на себе не особо сфокусированный взгляд Градского, стоящего у окна. Он поднимает руку в знак прощания и отворачивается, слушая собеседника.
Это девушка, и она плачет. Я услышала ее голос, когда меняли музыкальные треки. Услышала так отчетливо, что уши режет.
У Влада никогда не было постоянных отношений, и этот факт всегда спасал меня в часы отчаяния.
Протискиваюсь к выходу, бросив последний взгляд через плечо.
— Ты должна была приехать два часа назад, — без приветствия выговаривает Крис мне в трубку. — У нас после одиннадцати аврал, я тебе сто раз говорила.
Она имеет право обижаться, у нас негласный закон выполнения своих обещаний, а я ее даже не предупредила.
У меня есть два часа, чтобы успеть в кальянную, где она работает. Заведение закрывается в два часа ночи, потом подруга поедет домой, в общежитие, а после полуночи туда постороннему даже со взяткой не пройти.
Универ выделил ей комнату и стипендию, как сироте, но на эту крохи даже тот же кальян не покурить. Она живет в общежитии, а квартиру, которая досталась ей от родителей, сдает. В общем, Крис умеет выживать.
— Я видела Влада, — сообщаю, рассматривая темный потолок машины и ночные огни за окном.
Кристина громко цокает на том конце провода.
— Он что, вернулся?
— Вчера. — Разглаживаю юбку у себя на коленях.
С тех пор, как он уехал, я запретила себе говорить о нем. Теперь я так мало знаю о его жизни, что он почти превратился в мираж. Манящий и недостижимый. Ускользающий от меня куда-то за пределы досягаемости, в ту жизнь, которая скоро совсем перестанет пересекаться с моей, и меня терзает кошмарное чувство потери, с которой я все никак не могу смириться.
— Ладно, я тебя жду. — Кладет Крис трубку, прощая мне то, что я ее почти кинула.
Мы с Крис познакомились в восьмом классе, когда она пришла к нам учиться. Над ней оформил опеку директор нашей школы. Ее родители были в разводе, но умерли один за другим в течение одного года, больше родных найти не смогли. В тринадцать эта история потрясла меня до такой степени, что родители подумывали отправить меня к психологу. Я неделю не могла есть и спать, примеряя на себя ситуацию нашей новенькой, пока остальные ее троллили. Я пожаловалась Андрею, и он дал в зубы одному придурку, который доставал Крис особенно сильно. Она и сама пару наших одноклассниц оттаскала за волосы, чем покорила мое воображение еще раз. Я предложила ей сесть со мной за одну парту, с тех пор мы неразлучны.
Я вижу ее худую фигуру у барной стойки, когда спускаюсь в подвальное помещение модной сети кальянных «Мята». У Крис черная униформа, темные волосы собраны в высокий хвост. Я, как и все остальные, считаю ее красивой и заметной. У нее слишком пухлые губы и слишком выразительные карие глаза, чтобы на нее можно было не обратить внимания. У нее в руке зажигалка, которой она постукивает по стойке, о чем-то переговариваясь с татуированным с ног до головы барменом.
Все диваны заняты, у стойки тоже толкотня, самый настоящий аврал. Суббота.