Текса, так что, один взгляд на мое лицо стер ухмылку Эдди.
— Ты меня не смутил. — Это прозвучало довольно резко, что было не преднамеренно, скорее я защищалась. Или пыталась убедить себя в этом, не знаю.
Он протянул мне стаканчики и внимательно посмотрел, без улыбки или даже намека на усмешку. Я избегала его взгляда, избегала его (насколько это было возможно, когда он помогал мне собирать стаканчики). Закончив, я встала так быстро, что у меня закружилась голова, и мне пришлось отступить или я бы упала. Эдди протянул руку, чтобы поддержать меня, и я шарахнулась от него, будто его прикосновение могло обжечь.
Именно тогда я увидела, как его брови сошлись на переносице, и я обошла его, устанавливая между нами как можно большее расстояние. Я шла так быстро, как только могла, к акрам книжных полок в задней части магазина и пряталась там, пока не убедилась, что Эдди ушел.
* * * * *
Это был первый, но не последний раз, когда я вела себя по-идиотски рядом с Эдди.
* * * * *
Недели шли, и я все ближе узнавала людей из «Фортнума».
Там царил настоящий бунт веселья, все были забавными и милыми, и можно сказать, что они очень заботились друг о друге.
Никакого дискомфорта и стресса (за исключением Эдди, конечно). Я сама устанавливала свой график и начала расслабляться, за исключением тех случаев, когда приходил Эдди. Всякий раз, когда Эдди наносил визит (а это происходило все чаще), я напрягалась, замолкала и большую часть времени пряталась среди полок с книгами.
Примерно через месяц после того, как я начала работать в магазине, Ли и Инди устроили вечеринку и пригласили меня.
Конечно, я думала, что не смогу пойти. Моя смена у Смити начиналась в 7 вечера, а вечеринка — в 7:30.
Мама была вне себя. Она заставила меня пойти, сказала, что я могу «просто заглянуть», а Смити сказать, что немного опоздаю (к чему он привык, отчасти поэтому я сводила его с ума).
Видите ли, еще до того, как у мамы случился инсульт, она и ее лучшая подруга Трикси хотели, чтобы я устроила свою жизнь и нашла себе мужчину (кстати, для мамы и Трикси это одно и то же). Они продолжали твердить о том, какая я красивая, просто я этого не понимаю. Какая я неуверенная. Что мне просто нужно немного прихорошиться. Они талдычили это годами, но, опять же, все так говорили, даже Лотти.
— Сестренка, — говорила Лотти, — ты чертовски горячая штучка. Даже без макияжа и с волосами, собранными в этот дурацкий хвост. Время от времени заглядывай в гребаное зеркало, ладно?
С другой стороны, Лотти любила меня, как и Трикси с мамой.
Трикси была лицензированным парикмахером, делала маникюр, оказывала услуги по уходу за лицом и все такое, постоянно пыталась сделать мне мелирование, как у Лотти.
— Не прячь свою искру под колпаком, или, в твоем случае, не прячь эти густые блестящие волосы в конский хвост. Меня тошнит от этих хвостов! Каждый день конский хвост! Хватит с меня хвостов! — возмущалась Трикси (Трикси была немного склонна к драме).
Они с мамой продолжали пытаться водить меня по магазинам за одеждой, которая «сидела бы немного лучше» (они имели в виду более обтягивающую, поэтому, в основном, я носила обтягивающие джинсы и облегающие футболки и свитера), пытались заставить меня ходить с девушками на вечеринки и в бары, однажды даже предложили вечер быстрых знакомств.
— Клянусь Богом, все мужчины будут за твоим столиком, — заявила мама.
Я знаю, что мама испытывала вину за все, что произошло, мы пережили несколько плохих месяцев, и она хотела, чтобы я передохнула. Она усердно работала над тем, чтобы поправиться, чтобы жить своей жизнью, но больше, чтобы я жила своей.
Мама мечтала за меня больше, чем я.
Не то чтобы я не мечтала, я все время мечтала, всегда витала в облаках. Однако, после папиного ухода, мама на какое-то время развалилась (ладно, на длительный период).
Я должна была держать себя в руках, ради мамы, ради Лотти, и у меня не было времени на мечтания, когда я заботилась обо всех нас. Когда мама оправилась от удара, она все еще нуждалась в помощи. К тому времени, как Лотти уехала в Лос-Анджелес, я уже привыкла к тому, как обстояли дела, и это было удобно, так зачем же что-то менять?
— Вечеринка, — сказала мама, — как раз то, что нужно.
Я не могла подвести маму. Никогда не могла. Такой уж я была.
Она заставила меня испечь ее знаменитые бисквиты с шоколадной крошкой и карамелью и взять их с собой. На это у меня тоже не было времени, но в тот момент я была так измотана, что не знала, за что схватиться. Найти свободные пятнадцать минут, чтобы испечь бисквиты с шоколадной крошкой и карамелью для Инди и ее друзей, казалось наименьшей из моих забот.
— Мужчинам такое нравится! — добавила мама, когда я вошла в кухню, чтобы заняться готовкой.
Будто это стимул. У меня едва хватало времени побрить ноги, и где, по ее мнению, я найду время для свиданий.
В любом случае, бисквиты любили все, главным образом потому, что в них пять ингредиентов: смесь для шоколадного торта, масло, шоколадная стружка, сгущенное молоко и карамель. Эти ингредиенты могли сделать вкусным все, что угодно; я же не шеф-повар, в конце концов.
Я пришла на вечеринку, но с опозданием. На лице у меня была полная боевая раскраска, потому что Смити любил, чтобы его девушки сильно красились, а это означало: дымчатый макияж, густо накрашенные ресницы, румяна и ярко-красная помада.
Оказавшись внутри дуплекса Инди и Ли, я уставилась на толпу, и единственное, о чем могла думать: где буду переодеваться в униформу клуба Смити. Мне не нравилось ходить в гримерку к танцовщицам, у меня и так было достаточно проблем с уверенностью, чтобы не сталкиваться с дюжиной идеально подтянутых, загорелых, улучшенных хирургами тел.
И я не могла заявиться на вечеринку в форме, ни за что, никогда.
Смити заставлял всех официанток носить красные микро-юбочки, черные топы, больше похожие на лифчики, с надписью причудливым шрифтом на груди «У Смити», а туфли могли быть красными или черными, ему было все равно, лишь бы каблук был тонким и высоким.
Времени у меня оставалось только на то, чтобы положить шоколадно-карамельные бисквиты на стол, найти Инди и Ли, поздороваться и попрощаться.
Кругом царила давка, люди сновали повсюду. Походило на хорошую
