Сам дом мог быть кошмарным, но это…Это была мечта для девушки, обожающей искусство так, как я.
— Моя сестра любит картины, — сказал Брэндо Уолкотту, глядя вверх, вверх, вверх на высокого мужчину, так что чуть не налетел на мраморный бюст.
Слуга помог ему пройти, взяв его за плечо, но Брэндо не умолкал.
— Она большой фанат искусства.
— А ты — фанат комиксов и фильмов Марвел, — напомнила ему я и, подавшись вперед, сжала его так, что он рассмеялся и завизжал.
— Супергерои намного лучше, чем глупые мертвецы, которые рисовали всякое старье вроде цветов и тому подобного, — запротестовал он, глядя на Уолкотта в ожидании подтверждения.
У меня сжалось все внутри от того, как сильно он жаждал мужского одобрения и влияния.
— Я люблю Халка, — подмигнув, признался Уолкотт.
— Серьезно? Но он большой, уродливый и злой!
— Правда? Наверное, мне нравится, что в нем как бы два человека. Один внутри, а другой для всех остальных.
— Все супергерои такие!
— Но Халк — единственный, кто кажется злым и тупым, но при этом оказывает положительное влияние на мир, — заметил Уолкотт, и я испытала сюрреалистический момент, задавшись вопросом, как моя жизнь пришла к этому: философские дискуссии о супергероях в готических особняках с настоящим слугой.
— Это справедливо, — решил Брэндо. — Янка, давай сегодня перед сном посмотрим «Халка»?
— Конечно, Брэнди-бой.
— Хотите к нам присоединиться? — спросил он Уолкотта.
Мужчина моргнул, застигнутый врасплох, когда мы остановились перед черной дверью с маленькой табличкой, на которой было написано: «Мистер Брэндон Бельканте».
Для меня стало неожиданностью увидеть такое долговечное подтверждение нашего пребывания здесь. Это заставило меня осознать, что какая-то глупая часть меня цеплялась за идею, что это только временно. Но это была не сказка, а реальная жизнь, и не будет никакого прекрасного принца, который спас бы нас от злодея, решившего забрать меня с братом в свой дом с привидениями. По моей спине пробежала дрожь.
— Если хотите, — наконец, решил Уолкотт. — Я могу выкроить время, чтобы посмотреть фильм.
— Круто! — уладив этот вопрос, Брэндо приподнялся на цыпочки и указал на дверь. — Это моя комната? На ней даже есть мое имя. Это так классно.
Не говоря ни слова, Уолкотт открыл дверь, чтобы показать комнату. Она была большой, слишком большой для маленького мальчика, и заполнена старой, массивной мебелью, которая сверкала роскошью и богатством. Брэндо сразу же побежал к кровати с балдахином и прыгнул на толстые, мягкие покрывала, катаясь по серым простыням и мурлыча от того, насколько они мягкие.
— Эта комната больше, чем весь наш дом, — заявил он и, приподнявшись, взглянул на меня с того места, где лежал. — Нам просто нужно расставить мою коллекцию комиксов и купить простыни с супергероями, и тогда это будет… самая лучшая комната на свете.
Усмехнувшись, я придвинулась к нему и взъерошила его мягкие волосы.
— Мы можем это сделать. Почему бы тебе не почитать тут комиксы, пока я пойду посмотреть свою комнату, ладно? Я скоро вернусь.
Брэндо кивнул и, перекатившись, снял со спины маленький рюкзак. Он достал последнее издание «Человека-паука» и тут же позабыл о нас с Уолкоттом.
Я поцеловала его в макушку, мои пальцы навязчиво прошлись по пульсирующей точке на его шее. Это была выработанная привычка, от которой я не знала, как избавиться.
Закончив, я вышла из комнаты вслед за Уолкоттом и направилась обратно по коридору.
— Думаю, Вам понравится Ваша комната, — с легкой улыбкой сказал Уолкотт, ведя меня по старому, скрипучему дому. — Когда-то она принадлежала матери Тирнана.
Я слегка вздрогнула при мысли о том, какой могла быть мать Тирнана. Если ее сын чем-то похож на нее, то она, вероятно, была невероятно пугающей.
Но когда Уолкотт открыл дверь с небольшой золотой табличкой с моим именем, интерьер оказался вовсе не холодным и мрачным. В женской комнате отсутствовал полумрак остальной части дома. Кремовые обои украшали крошечные голубые цветы, этот цвет повторялся в пышном шелковом постельном белье и массивном персидском ковре на темном паркетном полу. Все остальное было выдержано в оттенках белого и золотого, от стеганого изголовья кровати до мягкого кресла у великолепного туалетного столика, установленного перед изогнутым башенным окном.
Это была комната из сказки — спокойный, женственный оазис в мужском мраке и унынии большого дома.
Несмотря ни на что, мне она понравилась.
Уолкотт слегка рассмеялся над моим изумленным лицом.
— Я рад, что она Вам понравилась. Последние несколько дней я ее проветривал, но могло остаться немного мускуса, так что не стесняйтесь и открывайте окно вон там, у трюмо. Петля немного заедает, но большинство вещей в этой груде камней нуждаются в нежной заботе, так что не пугайтесь. Просто немного подтолкните его, и оно откроется.
Пока он говорил, я скинула свои запачканные конверсы и пошла по бледно-голубому, золотому и кремовому ковру, касаясь пальцами ног плюшевого ворса.
К горлу подступил ком, что меня удивило. Было странно испытывать эмоции по поводу ковра или изголовья кровати, но они представляли собой нечто гораздо большее, чем материальные предметы.
Когда я была маленькой, я знала, что такое роскошь. Мама была помешана на лейблах, а папа наполнил ими наш дом — от одежды в шкафах до машины на подъездной дорожке. У нас был большой дом с большим двором в шикарном районе, заполненном уезжающими на работу в город и их трофейными женами.
Когда в четыре года я попросила у папы на Рождество пони, то он тут же появился на нашей подъездной дорожке с большим розовым бантом на шее.
Потом нас нашли они.
Морелли.
Семья, которая ненавидела отца всеми фибрами своего существа.
И они не остановятся ни перед чем, чтобы с нами покончить.
Даже если это означает нацелиться на ублюдочных детей отца.
Я до сих пор помню холодную, торжествующую ухмылку на лице головореза Морелли, когда он загнал меня в угол на игровой площадке в начальной школе и пытался убедить в том, что он друг моего отца и что я должна пойти с ним.
Я до сих пор помню, что произошло, когда я отказалась.
Я остановилась в своей новой комнате, дрожа всем телом и едва заметив, что Уолкотт спрашивает меня, не развести ли ему огонь в камине.
После этого отец перевез нас в Техас, подальше от родного штата его врагов и от него самого. С годами мы виделись с ним все реже и реже.
Потеря нелепого богатства была для меня пустяком.
Потеря времени с отцом была для меня всем.
А потом, пять лет назад, у меня не стало ни того, ни другого.
Изголовье кровати под моими пальцами, ковер под моими ногами — все эти воспоминания снова вырвались на передний план моего сознания, оставив во мне боль и пустоту.
Без преувеличения можно было сказать, что я жила бы на улице, если бы это вернуло мне родителей.
Вместо этого у меня была роскошная спальня, младший брат, который во всем полагался на меня, и новый опекун, которому я доверяла примерно так же, как самому сатане.
С моих губ сорвался долгий, усталый вздох.
— Мисс Бельканте, — спросил Уолкотт, шагнув ко мне навстречу, чтобы привлечь мое внимание. — С Вами все в порядке?
Не успела я ответить, как комнату ворвался низкий, бархатный голос Тирнана.
— С ней все в порядке. Ты свободен, Уолкотт.
Уолкотт никак не отреагировал на невежливое изгнание и, слегка мне улыбнувшись, повернулся, чтобы уйти. Затем закрыл за собой дверь.
Тирнан запер ее легким движением пальцев, затем прислонился к обшитой панелями двери и, скрестив руки, посмотрел на меня. На манжетах ярко блеснули бриллиантовые запонки.
— Это было грубо, — заметила я, небрежно отходя от него в другой конец комнаты, как будто меня беспокоили тонкие занавески, а не желание оказаться как можно дальше от его опасного магнетизма.
Тирнан не ответил.
