в грудь воздуха и уставившись на графин, я выкладываю Гордееву всё.
— Неделю назад мой брат попал в аварию. Сейчас он находится в больнице, в себя почти не приходит, но прогноз, в принципе, хороший… Вам это не важно, простите. С ним всё время находится мама, а вот три дня назад, когда его навещала я, на выходе из больницы ко мне подошли трое. Сразу видно, что рожи уголовные. И еще один с ними, такой цивильный, но ещё более гадкий. Он-то и говорит, что мой брат задолжал им денег, и настало время отдавать. Я даже не поверила. Чтобы Лёшка связался с такими типами? А когда они назвали суммы и показали расписки, у меня в глазах потемнело. Я, говорю, знать ничего не знаю, брат в больнице. Ждите. А они мне: «Через пять дней на счетчик поставим». Можешь, говорит, деньгами отдать, а можешь квартиру отписать. Так с тех пор и не отстают. Целыми днями маячат у меня перед глазами, звонят несколько раз в день с разных номеров. Я уже трубку боюсь брать.
Еле сдерживаюсь, чтобы не всхлипнуть. Не думаю, что Ящер оценит, если я разревусь, поэтому с трудом, но перебарывая едкий ком, вставший в горле.
— Бабок у тебя нет. Раз пришла ко мне за помощью, калечный брат — единственный мужик в семье, — проявляет догадливость Ящер.
— Мы не нищие, но таких денег, конечно, нет.
— Сколько хотят?
Я называю сумму, и Гордеев присвистывает:
— Цена двушки в центре.
— Да, как раз как наша…
— И за что твой Леша попал на бабки?
— Говорят, проигрался, но я не верю. Лёшка не такой… Он бы никогда… вообще не азартный…
— Мы многого не знаем о наших близких. Правда может быть неожиданной и неприятной.
— Я понимаю, как это звучит, но у меня есть серьёзные сомнения, что всё это не мошенничество. Особенно потому, что они настаивают именно на том, чтоб мы отдали квартиру. С деньгами меньше прессуют.
— Ещё раз говорю: с этим ментовку, — как идиотке повторяет Ящер мне по слогам.
— Да как вы не понимаете! — взрываюсь я. — Я сразу же и пошла в милицию, а потом по дороге домой меня встретили. До сих пор синяки от их лапищ не сошли. Вот! — в запале я задираю рукав водолазки и показываю сиренево-голубые отметины на бледном запястье.
А Ящер возьми и прикоснись к ним. Он проводит пальцами вдоль голубой венки, совсем слегка, кончиками, но меня словно током ударяет.
Господи! Вот дура! Что я творю?
Закрыв глаза, договариваю уже спокойнее:
— Сказали, ещё раз сунусь в милицию, они к маме подойдут. А у неё сердце слабое. Она после Лешкиной аварии чуть не слегла, и это её доконает.
Открываю глаза и обнаруживаю, что Гордеев сидит совсем близко ко мне, передвинувшись к подлокотнику дивана. Он рассматривает моё лицо и как будто принюхивается. Оправдывая мои подозрения, он озвучивает:
— Вкусно пахнешь. Сладенько.
Я замираю, как под дудочкой крысолова.
— Так. Понятно. А от меня чего ты хочешь? Говоришь, что не бабки, — Ящер и не думает отодвигаться. Мне кажется, я даже чувствую тепло, исходящее от его тела.
— Я хочу разобраться. Одно дело, если Лешка и правда что-то должен… Но этого не сделать, пока он в таком состоянии, а я боюсь, что они навредят маме…
— Обязательно навредят, — кивает Гордеев спокойно. — Чтобы ты посговорчивее была. Чтобы отвязаться от них, есть всего два способа: первый — дать денег или отдать квартиру, но это не точно. Если они поймут, что вас можно подоить еще, то не отстанут. Второй — их должен кто-то прижать. Их или их хозяина. И ты решила, что второй вариант надежнее. Так?
Киваю.
— Умненькая девочка.
Он поднимается с дивана. Кожа обивки скрипит.
Как он тогда смог ко мне так тихо подсесть?
Ящер вальяжно проходится по комнате, словно разминаясь. Будто дикий зверь после сна. Мой взгляд прикован к нему, и я не могу не отметить в нём некий шик. И дело здесь даже не в дорогих шмотках.
— Вот что, кукла, — он встаёт за моей спиной кладёт руки мне на плечи, они тяжёлые будто прожигают водолазку. Он вытаскивает из-за ворота волосы, и я понимаю, что он ладонью чувствует, что они тёплые, как моё тело. С ужасом жду, что он намотает хвост на кулак, как это сделали те. — Вали домой к мамке под бочок. Не хрен домашним девочкам тут ошиваться.
— То есть вы мне не поможете?
— На кой дьявол мне с тобой связываться? Не вижу резона. С тебя взять нечего.
Погладив мои подрагивающие плечи, он садится на столик перед мной, касаясь моих коленей своими, и прищуривается, проверяя мою реакцию.
Чувствую, как кровь отливает от лица. Ящер был моим последним шансом.
— Но я не только бизнесмен, — намекает он. — Я еще и мужчина…
То, что Ящер — мужчина, не только видно невооруженным взглядом, это практически ощущается в воздухе, который вокруг него становится будто вязким. Я кожей своей чувствую, что он очень мужчина. Слишком мужчина.
— Что вы имеете в виду?
Хотя я, конечно, понимаю, о чём он, но поверить сложно. У него вон, Таня такая, что мужики столбом встают. И если верить реакции Коли, то не только они, но и у них. Зачем ему обычная я? Просто потому, что с меня надо взять хоть что-то?
Гордеев криво усмехается:
— То самое. Не делай такие глаза — меня не поймёт. Ты хочешь и ягодку съесть, и на кактус не сесть. Так не бывает, — его стального цвета глаза внимательно следят за выражением моего лица. — Кактус не обязателен, а вот на хую придётся повертеться.
Эти слова, сказанные абсолютно равнодушным тоном, — как обух по голове.
— Что скажешь?
— А… вы хотите… — голос мой дрожит, пока я мучительно подбираю слово, от которого сама в обморок не упаду, — чтобы я провела с вами ночь? Я могла бы, наверное, потерпеть…
Ящер ржет:
— Это прям вызывает у меня энтузиазм! — резко перестав смеяться, осаживает меня: — Терпеть не надо, надо отрабатывать.
Его слова с каждой репликой всё жёстче, всё сильнее меня задевают, будто он проверяет мои границы.
Если бы я думала, что ему есть для меня хоть какое-то дело, я бы решила, что он хочет таким способом от меня избавиться. После каждой фразы Ящер сейчас смотрит так, словно ждёт, что я разревусь и убегу. И сейчас я к этому очень близка.
— Молчишь? Только вот, сдаётся
