Мои дети не заслужили всего этого кошмара.
— Открывайте, — тихо говорит Марк. — Что у вас там? Папа! Ты там?
— Отойдите, — командует Арсений. — Ща выломаю. Я знаю, как это делать.
— Я прошу тебя, Нина, — шепчет Глеб и встает. — Не руби сплеча.
— Давай вдвоем? — предлагает Марк.
— Давай. Раз-два…
— Я иду. Я же сказал без глупостей, — подходит к двери и отпинывает носком абажур в сторону.
Щелкает замком и открывает дверь:
— Тут осколки. Осторожно.
Глава 3. Ради детей?
В тарелке с чечевичным супом лежит куриная нога. Аленка протягивает ложку:
— Кушай.
— Мам, — Арсений смотрит на меня исподлобья. — Там ничего серьезного. Просто мы с Булкой опять пацапались.
— Ее зовут Зинаида Аркадьевна, — шепчу я.
— Ладно, с Зинаидой Аркадьевной, — фыркает он. — Не любит она меня.
— Год только начался, Арс, — Глеб вздыхает. — А нас уже два раза вызывали.
— Кушай, — повторяет Аленка и лезет на кровать. — Давай, я тебе накормлю.
— А у меня все хорошо, — Марк улыбается, перетягивая внимание со старшего брата на себя. — Никого никуда не вызывают.
— Открой рот, — Аленка подносит ложку с супом к губам. — Мам… Самолетик прилетел.
— У этой Булки вечно я во всем виноват, — Арсений ворчит и поднимает с пола абажур. Вертит его в руках. — Мужика нет…
— Арс, — охаю я, и Аленка сует мне в рот ложку, которая неприятно стукается о зубы.
— Вкусно же. Ням-ням.
Аккуратно забираю ложку у Аленки, вытираю подбородок от потёков супа и медленно выдыхаю.
— Ребят, за супчик спасибо, но…
— Ладно, — говорит Арс, всплеснув руками, — я послал Булку. Далеко и надолго. Она меня просто выбесила, Мам. То не так сижу, то не так читаю, не так пишу, не так хожу. Вот и послал.
— Чо, вот прям послал? — Марк с удивленным благоговением смотрит на старшего брата. — Прям на три буквы.
— Не только на три буквы.
— Ого.
— Я же сказал, вопрос твоего очередного косяка обсудим вечером, — отзывается Глеб сдержанно и сухо. — Давайте, за уроки.
— А можно я останусь, — Аленка оглядывается на Глеба и складывает бровки домиком. — У меня мало уроков.
— И тебя это тоже касается.
Хочу ли я того, чтобы мои дети узнали, что их отец - неверный муж?
Нет.
Я несу за них ответственность в том числе и в такой страшной и липкой ситуации. Я должна, как мать, их максимально обезопасить.
Да, мне хочется бегать по спальне с криками, что их отец ждет на стороне ребенка, но это во мне говорит эгоизм. И этот же эгоизм желает найти в моих детях поддержку и союзников против предателя.
Но…
Я могу им навредить. Если Глеб не подумал о последствиях, то теперь я должна лавировать и вывести наш корабль, что напоролся на рифы, к берегу на мелководье.
— Мам, — шепчет Марк.
— Я устала, милый, — поднимаю на него взгляд. — Идите покушайте и садитесь за уроки.
— Я останусь, — упрямо шепчет Аленка и пытается вырвать у меня ложку, — я должна покормить тебя. Ты не кушаешь.
Наших детей ждет удар. Жестокий и бесчеловечный удар. Глеб хочет этого избежать, а я в тупике.
Ради детей заткнуться?
Ради детей принять тот факт, что Глеб мне изменил с последствиями и помочь ему разгрести за ним дерьмо?
Ради детей быть понимающей идиоткой, которая безоговорочно верила мужу?
Что мне делать?
Меня начинает опять трясти, и я хочу орать. На Глеба, на сыновей, на дочь. Под волной отчаяния, гнева и ревности я готова первой нажать красную кнопку и разрушить нашу семью злой правдой. Сжечь все напалмом и разрушить, чтобы мои дети встали на мою сторону. Чтобы они вместе со мной кинулись на Глеба и отвергли его.
Он — предатель.
Но вместе с этим — он мой муж. И за столько лет стал кем-то большим чем супруг и любовник.
Он для меня…
Друг.
Очень близкий родственник, с которым мы вечерами много обсуждаем в уютном полумраке перед сном.
— Уроки, — грозно повторяет Глеб, и Арс стягивает Аленку с кровати за подмышки.
— Пошли. Пусть тут посидят и побубнят, кто из них виноват в том, что я вырос таким, — оглядывается, — мам, серьезно, тебе стоит легче относиться к моей учебе.
Переступают осколки, выходят из комнаты и закрывают дверь.
Я выжидаю минуту, после встаю и на носочках подкрадываюсь к двери. Выглядываю в коридор. Стоят мои любопытные детки-конфетки и неловко улыбаются.
— Привет.
— За уроки марш.
— Ладно, — Арс закатывает глаз, и уводит Марка и Аленку к лестнице.
Закрываю дверь и приваливаюсь к ней спиной, блеклыми глазами глядя на молчаливого Глеба.
Он был хорошим мужем и хорошим отцом, но наше будущее перечеркнуто. Смириться с ребенком на стороне?
Я судорожно раздумываю над тем, как все исправить, мой мозг отказывается пропускать импульсы через нейроны.
— Нина.
На несколько секунд роняю подбородок на грудь. Вдох и выдох. Я не должна поддаваться панике и истерике. Будь я бездетной обманутой женщиной, тогда я бы могла разойтись.
Поднимаю мутный взгляд:
— Один раз?
— Да, — Глеб не отводит от меня твердого взгляда. — Я не лгу, Нин. Один раз.
Я прислушиваюсь к себе. Мерзко. Холодно. И почему-то очень одиноко, хотя мой муж сидит от меня в нескольких шагах.
— Я не смогу… — шепчу я и мой голос дрожит слезами. — Глеб… Я не знаю… Я не смогу… Я… Нет, я…
— Мы должны попытаться, — буравит меня черным взглядом. — Ты ведь и сама понимаешь, что развод — не выход.
— А дети?
— Они ничего не узнают, — опускает взгляд на свои руки. — Моя ошибка не появится в их жизни.
Прижимаю ладонь к губам и смотрю перед собой. Хорошая мать вскрывает детям всю правду или оберегает от нее?
— Это нечестно, Глеб, — шепчу в мокрые от пота пальцы.
— Я знаю, Нина, — поднимает взгляд. — Помоги мне сейчас. Будь рядом, как близкий человек, как часть меня самого.
Глава 4. Только не это
Я — раненый зверь в клетке, но на ней нет замка. Стоит она на минном поле, и любой неосторожный шаг может закончится трагедией.
Я могу вырваться, но своей необдуманной яростью и свободой наврежу детям.
— Нин.
Как? Как я допустила подобное?
Слишком доверяла? Что-то не заметила в жизни Глеба?
Наверное, я должна с ним поговорить, понять его… Не чужой же человек.
И он ведь заслуживает того, чтобы я сейчас взяла себя в руки и поговорила. Он меня никогда не обижал, любил, заботился и не отлынивал от семьи.
— Господи, — накрываю лицо руками.
Я должна сдержать в себе крики и агрессию.
— Нин.
— Заткнись, — цежу я сквозь зубы.
А в следующую секунду я в тихой, но яростной борьбе пытаюсь вырваться из рук Глеба, который прижимает меня к своей груди, игнорируя мое сопротивление.
— Прекрати, — кричу шепотом. — Не трогай меня!
— Прости, Нина, — мажет губами по виску, щеке и шее. — Прости меня.
Глаза жгут слезы, грудь клокочет от криков, которые я не могу выпустить из себя, и меня сотрясает в немых рыданиях.
— Прости…
Он оседает на пол, увлекая меня за собой, и продолжает целовать. Его губы оставляют на мое влажной от слез коже ожоги.
Мне больно. Так больно, что раскаленные иглы под ногтями показались бы детской шалостью.
Я умираю в объятиях любимого мужа.
Мое сердце гниет, покрывается струпьями и язвами.
— Прости меня, — Глеб утыкается в мою шею лицом. — Нина, это было глупости. Один раз. Всего один.
У предательства есть градация?
Наверное.
Но препарировать причины, взвешивать вину и оценивать обман можно только на холодную голову.
А у меня сейчас в голове мозг расплавился и булькает паникой, ревностью и отчаянием.
— Пусти меня.
— Нет. Не отпущу.
— Мы не можем.
— Можем.
— За что, Глеб?
— Я не знаю. Не знаю, Нина.
Я все же выворачиваюсь из его рук и отползаю к комоду. Меня продолжает трясти.
