Мы обе знаем.
Мы просто предпочитаем не говорить этого.
— Ты ужасная лгунья, но и я тоже, так что, думаю, мы квиты.
— У нас всё будет хорошо, — говорю я ей, сжимая её руку. — Теперь мы дома, за нами присматривает клуб, и у нас есть это удивительное ранчо, которое нужно исследовать, и альбом, который нужно создать. Жизнь полна солнечного света и радуг, Скар.
Она смеётся, и я едва слышу этот приятный звук, но мне всё равно он нравится. Я улыбаюсь ей.
— В твоих устах всё звучит как мечта, Амалия. И, говоря о тех байкерах, которые присматривают за нами…
Моё сердце колотится о грудную клетку. Я знаю, о чём она спрашивает. Она видела, как Малакай смотрит на меня — мы все видели. Последние несколько дней, что я прихожу сюда, он улыбается мне так, что у меня в животе становится забавно. Такого я не испытывала уже столько лет, что сбилась со счёта.
Но она не понимает, что улыбка — это всё, чем он когда-либо будет для меня.
Тьма моего прошлого всё ещё преследует меня.
От этого никуда не деться.
Для любви нет времени.
Только музыка.
— Я не совсем понимаю, о чём ты говоришь, — тихо отвечаю я, пристально глядя на неё.
Она улыбается.
— Ты знаешь, о чём я говорю. Мэл. Он без ума от тебя.
— Я не заметила. Насчёт тех лошадей, которые стоят у тебя в конюшне, когда мы сможем на них покататься?
Я даже не скрываю, что меняю тему, но я не знаю, что она хочет, чтобы я сказала? У меня нет способа объяснить ей, почему мы с Малакаем никогда не сможем быть вместе, не открыв дверь и не заставив её задать миллионы вопросов. Будет лучше, если мы просто не будем говорить об этом. И я забываю о красивом байкере, который смотрит на меня так, словно я его солнышко.
Она тихо хихикает.
— Ты потрясающе умеешь менять тему разговора. Мы сможем покататься на них, когда нам обеим станет лучше.
Лошади. Она говорит о лошадях.
Я улыбаюсь.
Затем я снова переворачиваюсь на бок, выдыхаю и закрываю глаза. Я не могу дождаться этой свободы, чтобы промчаться галопом по центру загона, ветер дует мне в лицо, и мне наплевать на всё на свете.
Это будет рай.
— Йоу.
Я только сейчас слышу глубокий мужской голос, и это исключительно потому, что он довольно раскатистый. Мы со Скарлетт обе садимся и видим, как Кода входит в комнату с коричневым бумажным пакетом в руке. Он останавливается в изножье кровати и смотрит на нас сверху вниз.
— Вы две были бы мечтой любого мужчины прямо сейчас, если бы не тот факт, что о вас обеих говорят, и последствия были бы смертельными.
Скарлетт хихикает, и я краснею.
Иногда я не знаю, как относиться к этим мужчинам. Они такие смелые. Такие целеустремлённые. Такие впечатляющие. И такие невероятно красивые.
— Спасибо тебе, Кода, — говорит Скарлетт. — Итак, какие товары у тебя сегодня в сумке?
— Маффины, кексы и ещё какую-то девчачью дребедень Маверик велел мне тебе принести. Не понимаю, как ты остаёшься худой, постоянно поедая этот отстой.
Скарлетт открывает пакет и достаёт большой шоколадный маффин. Запах сразу же поражает меня, ударяя в ноздри, и, боже, пахнет невероятно. Тёплый шоколад. Сахар. Небо.
— Это называется пробежки, — говорит она, отламывая кусочек и со стоном засовывая его в рот.
Я тянусь к пакету и тоже достаю один.
— Ты тоже, да? — говорит Кода, когда я встречаюсь с ним взглядом.
Они все учатся обращаться непосредственно ко мне, после того как я несколько раз им не ответила. Я ценю это, потому что крайне неловко, когда кто-то разговаривает с тобой и думает, что ты невежественна, потому что ты его не признаёшь.
Ещё хуже, когда приходится объяснять, почему ты их не признала.
— Шоколад — лучший друг девушки. — Я улыбаюсь ему.
Он улыбается мне.
— Ты слишком милая. Ладно, дамы, я ухожу отсюда. Я выполнил свой долг на этот день. В клубе меня ждёт киска.
Мои щёки снова горят.
Такой… брутальный.
— Отвратительно, Кода, — бормочет Скарлетт, и я смеюсь над выражением ужаса на её лице.
Я оглядываюсь на Коду, и он широко улыбается.
— Мужчина должен делать то, что должен делать мужчина.
— Из-за тебя клуб звучит, как гигантская оргия.
Он подмигивает.
— Так и есть.
Я хихикаю.
Скарлетт смотрит на меня.
— Нам нужно, как можно скорее, ещё раз проверить этот клуб.
Я оглядываюсь на Коду, и он подмигивает мне.
— Уверен, Мал был бы рад, если бы вы, драгоценные маленькие жемчужинки, подверглись такому воздействию.
Мой рот складывается в букву «О», и я смотрю на Скарлетт, которая закатывает глаза.
— Прощай, Кода.
Кода машет рукой, а затем выходит из комнаты во все свои шесть футов, топая так, словно его вес слишком велик, чтобы его нести. Я снова откусываю от своего маффина, вздыхая, когда липкий шоколад тает у меня на языке. Я думаю о клубе, и мне интересно, на что он там похож. Скарлетт была там однажды, но она сказала, что была слишком зла, чтобы обратить на это внимание. С тех пор она не возвращалась.
Я бросаю взгляд на часы на стене и вздыхаю.
Я должна идти.
Я поворачиваюсь к Скарлетт.
— Мне нужно идти, но я вернусь вечером, хорошо?
— Ладно. Ты знаешь, я могу иногда приходить к тебе домой, тебе не обязательно всегда приходить сюда.
Но я прихожу.
Потому что, если бы она пришла ко мне домой, она бы поняла, что я не так чиста и невинна, как она думает. И я не могу этого допустить. Мне нужно, чтобы она верила в меня, потому что она единственный человек, который у меня остался. Единственный человек, на которого я могу положиться. Если бы Скарлетт узнала, что я на самом деле храню внутри, она, возможно, больше не доверяла бы мне.
— Когда-нибудь. — Я улыбаюсь, надеясь отвлечь её от этой темы.
— Напиши мне позже, хорошо?
— Хорошо, — киваю я.
Я беру свой маффин, машу на прощание и выхожу из коттеджа. Я выхожу через парадную дверь и натыкаюсь прямо на твёрдую грудь. Громкий звук вырывается из моего горла, и мои руки автоматически поднимаются, сжимая в одной маффин, и отталкиваются от предмета, в который я только что врезалась. Ужас медленно захлёстывает меня, когда я понимаю, что этот объект — мужчина в кожаной куртке, и я только что размазала по нему свой маффин.
Я отступаю назад, разинув рот, меня захлёстывает стыд, когда я вижу Мала, стоящего передо мной с грудью, покрытой шоколадом.
О, нет.
О, боже.
— Я-я-я-я… — заикаюсь я, позволяя маффину выскользнуть у меня из рук и рассыпаться по полу.
Другая моя рука поднимается ко рту и прижимается к нему. Я такая неуклюжая идиотка. Боже. Я избегаю его взгляда, в ужасе от того, что натворила. Вероятно, есть что-то против стирки этих кожаных курток. Разве не так поступают мужчины? Они не стирают их, чтобы сохранить особенными? Теперь ему придётся её постирать. Все его воспоминания. Всё. Бум. Из-за меня.
И мой маффин.
Сильная рука обхватывает мой подбородок, и я закрываю глаза.
Он собирается накричать на меня?
Я бы накричала.
Не смотрела, куда иду.
Его мозолистые пальцы слегка встряхивают моё лицо, пока мои глаза не распахиваются, и я не смотрю ему в глаза. Ослепительно зелёные. Точно такие же, как у Маверика. Его волосы длиннее, вьются по плечам, и они густые, такие очень густые. Он большой. Крупнее, чем любой другой участник, которого я видела. Его мышцы напрягаются под обтягивающей чёрной рубашкой. Он ужасен и невероятно красив.
— Амалия.
Я не могу отчётливо слышать его голос, но он проникает достаточно глубоко, чтобы от его мягкого, хрипловатого звучания у меня по коже побежали мурашки. Я смотрю на него снизу-вверх, щёки горят от стыда, и, заикаясь, произношу:
— Мне так жаль, Малакай. Я не знала, что ты там был. Я испортила твою куртку и…
Он ухмыляется.
Ухмыляется!
Я растерянно моргаю. Почему он смеётся надо мной? Я чувствую себя ужасно.
— Куртки можно постирать, дорогая, — говорит он, опуская глаза к моим губам. — Выражение твоего лица прямо сейчас… стоит всего шоколада, который сейчас находится на ней.
