кругов Ада протащила. Не могу не заботиться о ней.
Срываю с себя куртку и стягиваю через голову толстовку. Холод тут же касается моей разгорячённой кожи.
Похер. Не до этого сейчас.
Хватаю её футболку и тащу вверх.
— Что ты делаешь, Артём? Ты же не собираешься прямо здесь?..
— Вообще-то идея так себе. — улыбаюсь впервые за последние три недели. Ну вот точно блондинка. Реально, что ли подумала, что я собираюсь с ней сейчас сексом заниматься? — Ты промёрзла насквозь.
Напяливаю на неё свою толстовку, которая висит на её хрупком теле мешком, и накидываю сверху плащёвку. Дёргаю молнию вверх до самого подбородка и набрасываю на волосы капюшон. Может, от воды её это уже и не спасёт, но хоть немного согреет.
— Зачем, Тём? — пищит, оглядывая сначала себя, а потом и мою мгновенно промокшую футболку.
— Так надо, маленькая. — отбиваю и, подхватывая на руки, уверенным шагом направляюсь к кругу света, который создают фары её машины.
И снова на "до" и "после"
Опускаю Настю на пассажирское сидение, а сам занимаю место водителя. Не заглушенный двигатель тихо урчит под капотом, создавая лёгкие вибрации.
А может это мы с моей девочкой так дрожим?
Включаю печку на максимум.
Нас всё ещё окутывает тьма. Только отражение фар на мокром асфальте и неоновая подсветка на приборной панели создают рассеянное свечение внутри салона.
Клацаю кнопку на потолке и щурюсь от яркого света. Я уже давно свыкся с темнотой, поэтому глаза режет ощутимо. Едва привыкаю, смотрю на свою девочку.
Она сидит, опустив голову вниз, и перебирает кончиками пальцев, они единственное, что виднеется из длинных рукавов, край моей толстовки.
В моей одежде. Снова… Моя…
— Насть. — зову, привлекая внимание.
Но она всё так же продолжает изучать ткань. Словно вместе с теменью из неё решимость ушла. Как если бы думала, что пока не видит, то это не по-настоящему, а теперь пришлось столкнуться с реальностью. Её руки, как и всё остальное тело, не просто дрожат, её пиздец как трусит.
Поддеваю пальцами её подбородок и поворачиваю лицо на себя. Она старается увернуться, но не позволяю. Кладу вторую руку на щёку, а потом убираю за ухо слипшиеся мокрые волосы. Глажу большим пальцем скулу, пока не расслабляется.
— Посмотри на меня, малыш. — хриплю, голос так и не вернулся в норму после двух суток звериных воплей.
Видимо, теперь это и есть моя норма.
И она смотрит. Тысяча вольт, и я взрываюсь. А потом по кускам стягиваюсь обратно в нечто целое, живое и более сильное и уверенное, нежели раньше.
Из её глаз бесконтрольно текут слёзы, скатываясь по щекам и посиневшим вздрагивающим губам.
— Настя… — блядь, какого хера так сложно говорить? — Почему ты плачешь?
— Я боюсь. — отбивает дрожащим голосом.
— Чего ты боишься, маленькая?
Да, я не забыл, что обещал все эти словечки из лексикона удалить, но с ней не выходит.
— Того, что всё это окажется не по-настоящему. Что это всего лишь сон. А когда проснусь, то снова окажусь дома. И тебя не будет рядом. В моей жизни опять не будет. — сиплый голос срывается, и она начинает рыдать.
Даже сейчас слышу, что и её интонации изменились. Голос стал более хриплым, но сильным. Из него исчезла та самая писклявость, которая всегда меня бесила. Не в ней, нет. Но во всех остальных.
Прижимаю к себе и так же как и раньше просто глажу по спине и волосам. А сам, сука, дышу. Тяжело и громко.
Ей дышу.
— Всё хорошо, родная. — да, всё ещё родная. — Это не сон. Это всё взаправду. Я здесь. И ты тоже. И я больше никогда тебя не отпущу.
— Никогда? — поднимает заплаканную мордаху, а меня на части раздирает, когда замечаю след от зубов на нижней губе.
Какого хрена? Я, конечно, та ещё сволочь, но этого не делал. Не до такой степени отупел от её близости.
Давлю все мысли и вопросы, связанные с отметиной, потому что должен дать ответ. Когда она так смотрит, невозможно молчать.
— Никогда-никогда.
— Обещаешь?
Дааа бля! Уже пообещал один раз и не сдержал. Поэтому отрезаю:
— Не просто обещаю, малыш. Клянусь.
Так знакомо утыкается носом мне в шею. Её горячее неровное дыхание растекается волнами по моему телу, согревая изнутри. Обнимает, прижимаясь ближе. И я обнимаю. Дико и жадно напитываюсь её запахом и теплом.
Ещё долгое время мы так и сидим, обнявшись и не говоря ни слова. И без того достаточно уже сказано. В том числе и лишнего.
Все неприятные мысли отметаю сразу. На них ещё будет время. И на откровенные разговоры тоже. Главное, что Настя снова со мной. Завтра я выясню, почему она тогда так поступила. Узнаю причину ухода из дома и разрыва с этим хладнокровным ублюдком. Завтра я позволю себе вспомнить, как тяжело и больно было все эти дни. Но это всё завтра.
Сегодня я просто буду радоваться тому, что моя идеальная девочка всё ещё принадлежит мне. Наслаждаться тем, что она снова рядом. Её лёгкими касаниями и осторожными поглаживаниями. Её срывающимися вдохами и глухими выдохами. И её томными, снова ставшими робкими и несмелыми поцелуями.
Кстати, о них. Сколько времени прошло с прошлого? Слишком много. Мне нужна доза.
Отодвигаюсь назад и тут же нахожу её губы. Легко и нежно, мягко и осторожно, ласково и с дрожью целую. Кажется, целая вечность проходит, а я всё ещё не могу от неё оторваться.
И да, я всё ещё люблю её. Вот только сказать об этом ещё сложнее, чем раньше.
— Скажи. — бубню ей в рот и сам не даю ответить.
Опять нападаю на её губы.
Они больше не синие, но всё ещё дрожат. Так же, как всё тело Мироновой. Как и моё, когда снова ощущаю её руки под своей футболкой.
— Я люблю тебя, Тёма. — шепчет, разрывая контакт всего на долю секунды.
А потом снова сплетаемся.
Сжимаю крепче. Целую жёстче. Ничего не могу с этим поделать. Эти слова дают такой заряд, что мне просто необходимо выплеснуть энергию.
Я тебя, девочка моя. Я тебя… — говорю мысленно, потому что даже это сейчас тяжело произнести.
И снова ощущаю металлический привкус. Сбавляю напор. Прохожусь языком по внутренней стороне нижней губы и нащупываю несколько глубоких ран. Отрываюсь и всматриваюсь в её лицо. Веду пальцем по неровному, но весьма заметному следу от укуса. Настя кривится и отводит голову в сторону.
Укус совсем свежий.
— Больно? — шиплю, вынуждая смотреть на меня.
— Немного. Ничего
