узнать в вальяжном восьмикилограммовом коте размером со среднюю собаку крошечного мяукающего котенка? Его, кстати, и собаки боятся.
Замираю, влипнув в колонну. В холле тихо, лишь тикают большие часы над ресепшеном, а по самим дальним уголкам отеля эхом разносятся глухие удары. Это мое сердце стучит с утроенной силой.
Асадов оглядывается по сторонам и поворачивается к притихшим администраторам.
— Позовите управляющего отелем, — говорит он сухим тоном. — Здесь вообще есть управляющий?
— Есть, — отвечает ему Марьяша, и он с удивлением опускает глаза вниз.
— Ты его знаешь?
— Это наша мама, — говорит Маргоша.
Артем вновь присаживается перед девочками на корточки. Милаша протягивает ему Марселя.
— Хотите погладить?
Асадов рассеянно протягивает руку, но вовремя спохватывается.
— Так где же ваша мама?
«Заболела, на карантине. Нет, в больнице. А лучше в коме. Нет, в тюрьме»…
Он не должен меня видеть. Я, конечно, уже не восемнадцатилетняя девочка, но и что я изменилась до неузнаваемости, тоже не скажешь.
Отлипаю от колонны, задом пячусь в спасительную темноту коридора, дальше перехожу на бег. Я должна долететь до кабинета быстрее, чем туда придет Асадов.
А что, если он уже догадался? Или откуда-то узнал о дочках? Зачем владельцу сети отелей высшего класса понадобились наши «Три звезды»? И ведет он себя странно.
Почему сам решил завязать девочкам ленты на туфельках? У моих детей все время что-то развязывается, как не ленты, так шнурки. Никому в голову такое не приходит. Как правило, сразу зовут меня.
Значит, все-таки знает? Холодею от одной такой мысли и удваиваю скорость.
Мчусь в кабинет, по пути затягивая волосы в хвост. И почему я не ношу парики? Как просто и элегантно было бы спрятаться от Асадова за париком, раз уж я не удосужилась сделать пластическую операцию…
Влетаю в кабинет и опускаю жалюзи. Полумрак, уже что-то.
Лихорадочно роюсь в сумке. Неужели я не взяла очки-обманки? Я специально их купила, как только совет директоров утвердил мою кандидатуру, чтобы добавить образу солидности. И парочку лишних лет.
Не могу их найти, попадаются только солнцезащитные очки.
Но если я буду сидеть в кабинете в солнцезащитных очках, Асадов точно что-то заподозрит. Еще и в темноте.
Выдвигаю ящик и радостно вскрикиваю. Есть! И очки, и упаковка медицинских масок. Мысленно возношу краткую благодарность карантину, напяливаю очки, маску, падаю за стол и рывком открываю крышку ноутбука.
Успеваю в последнюю секунду. Дверь распахивается, на пороге возникает Артем Асадов.
Это он такой высокий и широкоплечий или у меня слишком узкий дверной проем?
Сама себя мысленно одергиваю. Я не должна о нем думать как о мужчине. Он для меня постоялец, новобрачный, молодожен — кто угодно, только не красивый мужчина с шикарным, прокачанным торсом.
Лучше бы он растолстел. Или облысел. Мне бы сейчас было намного легче.
— Госпожа Хелена Плохая? — звучит резкое, и я вздрагиваю от звуков его голоса. — Вы управляющая этого отеля?
— Мугу, — несколько раз киваю, спрятавшись за ноутбуком.
— Девочки с корзинками ваши? — Асадов подходит к столу и встает напротив. — И кот тоже?
— Умгу… охо… ага, — мычу нечленораздельно.
— Можно поразборчивее? — он упирается руками в столешницу, и я бормочу поспешно, откашливаясь и всячески изображая простуду.
— Какой кот?
— Черный.
— Марсель?
— Толстый черный кот, — начинает терять терпение Асадов.
— Ах, кот… — хлопаю себя по лбу и утвердительно киваю. — Теперь наш.
— Что значит, теперь? — Асадов возвышается над столом и грозно хмурит брови.
— Нам его оставили, — брякаю первое, что приходит в голову.
— Кто? — спрашивает Асадов, хмурясь еще сильнее. — И когда?
— Постоялица одна. Давно, лет пять назад. Сняла номер, — принимаюсь вдохновенно врать, — а ее срочно вызвали по работе. Она попросила присмотреть за Марселем, и ее задавила машина…
— Что? — даже в полумраке вижу, как сереет его лицо. — Она погибла?
Понимаю, что перегнула палку. Вдруг Асадов захочет положить цветы на мою могилку? Где мне ее брать? Можно, конечно, договориться со сторожем или просто временно наклеить свою фотку на первый попавшийся памятник. Но это уже перебор.
— Сбила, — поправляюсь, — сбила машина, а не задавила. Она пока в больнице была, котик у нас и прижился. Простите, эти глаголы, все перепутались в голове…
— Красивая? — помолчав, спрашивает Артем.
— Машина? Откуда я знаю, — пожимаю плечами. — Я не видела.
— Девушка! — рявкает Артем, и я вытягиваюсь в кресле. — Девушка красивая?
— Ну… так… — тяну, неожиданно засмущавшись, — может быть…
— Как ее звали? Не Алена?
— Алена… — шепчу и изумленно моргаю, когда он опускается в кресло возле стола и прикрывает глаза рукой.
Он все-таки помнит?
Молчу, шокировано глядя на Асадова, и хоть в кабинете тепло, до самой глубины пробирает мелкая, лихорадочная дрожь.
Артем сейчас так близко, на расстоянии вытянутой руки. В последний раз это было почти шесть лет назад, только тогда мы были в его кабинете. В его огромном роскошном офисе, откуда город был виден как на ладони.
Тогда я была глупой, по уши влюбленной девчонкой, а он смотрел на меня как на досадную оплошность. Он так старательно готовился отомстить, а я оказалась не тем оружием.
Холостой выстрел, который не попал в цель.
Хм. Ну или попал, но совсем не туда, куда Асадов целился. Результат оказался нежданным для нас обоих. А для него до сих пор неизвестным.
— Она больше не появлялась, эта девушка? — глухой голос вызывает новую волну дрожи. Так не говорят о людях, которые безразличны.
— Нет, — отвечаю сипло.
— И вы не знаете, что с ней?
— Не знаю, — я едва дышу. Мы снова замолкаем, но тишина становится невыносимой, и я набираюсь смелости: — Вы были знакомы?
Артем поднимает голову.
— С Аленой?
«Нет, блин, с Марселем!»
— Да, я… Я знал эту девушку. Недолго, но знал.
Убиться веником! Он меня всего лишь «знал»!
Мысленно себя корю и даже головой качаю. Нельзя быть такой неблагодарной. Мне следует утешиться тем, что Асадов так обтекаемо и тактично выразился. Знал бы он, какой багаж «знаний» остался у меня после, наверняка употребил бы другое выражение.
— У вас бывали в жизни моменты, о которых хочется забыть навсегда? — тем временем негромко продолжает Артем, и я невольно поддаюсь магии его голоса. Низкого, приятного, с очень притягательной хрипотцой. — Похоронить в памяти, потому что они тянут за собой целый шлейф других воспоминаний. Неприятных, иногда даже мерзких. Они напоминают о собственных проступках. О собственной грязи и низости. Поэтому о них стараешься забыть, убеждаешь себя, что это прошлое. И потом это прошлое настигает тебя в самый неожиданный момент.
С головой накрывает обида, такое ощущение, что я сейчас захлебнусь.
Вон оно что. Пока я
