– Давай дома, – чуть приподнимаю губы.
Карина не пытается спорить. Может быть, я слишком плохо выгляжу. Или она заметила, что я мелко дрожу. Холодными руками я пристегиваю ремень и бросаю на заднее сидение маленькую сумочку.
В машине тепло, кондиционер работает на полную.
Отъехав на приличное расстояние, Карина тихонько включает радио, а я поворачиваюсь к окну, смотрю куда-то, но ничего перед собой не вижу. Эта ночь будет первой без Дамира за два с половиной года. Карина всегда твердила мне, что мы были не разлей вода. «Даже слишком», – тихо добавляла моя подруга.
Она желала мне только добра, я знаю.
Я смотрю на свою жизнь ее глазами и осознаю, что у меня ничего не осталось, кроме Дамира. Ну, еще работа в риэлтерской конторе. Машина. И все. У меня нет увлечений и планов на выходные, которые бы не касались мужа. У меня не осталось друзей, кроме Карины.
Я – классический пример женщины, полностью растворившейся в мужчине.
Не знаю, как дальше буду жить, потому концентрируюсь на бытовых вопросах. Думаю, стоит ли завтра заехать в дом, пока Дамир будет на работе, и забрать немного вещей, средств гигиены, косметичку? Измена не является достойным оправданием, чтобы не прийти на работу.
Но если я вернусь в дом, заново переживу весь сегодняшний ужас.
– Милая, Дамир знает, что ты со мной? – спрашивает Карина.
Она бросает на меня осторожный, наполненный сочувствия, взгляд, словно по минному полю шагает. Я присматриваюсь к ее лицу. Красная помада, которую так любит ее Аслан, стерлась ближе к середине губ, но дорогая подводка и стойкие тени на месте – делают ее глаза большими и даже темнее, чем обычно.
– Нет, не знает.
– Я могу отправить ему сообщение.
– Не надо.
– Слушай, тебе все-таки стоило ему сказать…
Нет. Нет, я не вынесу этого. Если Карина начнет убеждать меня позвонить и рассказать Дамиру, что я еду к ней (словно ему не все равно), я клянусь, что сейчас что-нибудь разнесу в салоне.
– Он мне изменил, – я впервые признаюсь в этом вслух.
Слова задерживаются у меня во рту, горькие, неприятные.
Я не собиралась вываливать это на нее по дороге. Но… Так уж получилось.
– Я застала Дамира с рыжей девушкой в постели.
Внешне ничего не меняется. Мир не схлопывается, Карина не охает на всю машину, автомобиль продолжает мерно катить по проспекту. Проходит несколько секунд и до нее все-таки доходит.
– Что-что?
– В нашем доме. В моей постели. И нет, это не ошибка, – добавляю я, прокручивая в голове наш с Дамиром разговор.
– О боже. Подожди, я не понимаю. В голове просто не укладывается, – она стучит по рулю ладонями. – Я бы на кого угодно подумала, но только не на Дамира…
– Значит, ты ошибалась, как и я.
– Мне так жаль, Вита… Не представляю, что ты сейчас чувствуешь, но я рядом, окей? Все, что могу для тебя сделать, я сделаю, – Карина поворачивается и улыбается, но глаза остаются грустными.
– Спасибо тебе.
Я пока не готова рассказывать обо всем.
Слишком болезненная тема.
Дамир не только обвинил меня в неспособности родить ему малыша, но и назвал холодной. Я понимаю, что он имел в виду. После Нового года на меня повесили столько работы, что к вечеру я валилась с ног. Я отказывала Дамиру чаще, чем раньше. Чаще, чем собиралась.
Если же у нас все-таки был секс, то какой-то…
Скомканный и короткий.
Со временем добавились гормональные проблемы. Врач советовал нормализовать сон, избавиться от стресса, гулять на свежем воздухе и надеяться, что однажды все получится. С тех пор близости стали больше походить на технический инструмент зачатия, чем на способ получить удовольствие. Мы делали это в определенные дни. Иногда почти на ходу.
Дамир впрыскивал семя в надежде, что мой организм даст ему то, что нужно.
И шел на работу, или в душ, или спать.
Мы перестали быть изобретательным в постели, перестали говорить после. Когда мы давали друг другу клятвы, я пообещала, что не позволю рутине испортить то, что к нас было. Волшебное чувство любви. И все-таки позволила.
– Дай угадаю, эта твоя грустная задумчивость на грани депрессии… – врывается в рассуждения Карина. – Ты винишь себя? Я права? Вспоминаешь, как…
– Карин, я устала.
В голове столько мыслей, что она сейчас, наверное, развалится на куски.
– Я же тебя знаю. Ты всегда во всем винишь себя.
– Карин, пожалуйста, оставь меня в покое, – тверже говорю я.
Отворачиваюсь к окну, втискиваюсь в сидение, словно собираюсь уснуть. Я больше не уверена, что у меня хватит сил разговаривать с ней. Утро вечера мудренее, так же говорят. Надеюсь, что утром эмоциональные качели в голове поутихнут и я приду к каким-то выводам.
Мы почти не разговариваем, пока едем к ее квартире, молча поднимается на лифте, молча заходим внутрь. Но когда Карина усаживается на диван и распахивает объятия, чтобы я присоединилась к ней, я так и делаю. Сажусь рядом и кладу голову ей на плечо. Становится чуточку легче.
***
Карина оставляет меня одну, предварительно проинструктировав по всевозможным вопросам. Теперь я знаю, что в холодильнике у нее есть остатки картофельной запеканки, если проголодаюсь, а возле микроволновки лежит шоколадка – вдруг захочу сладкого.
Карина просит разбудить ее, если мне вдруг станет одиноко, больно или я захочу высказаться. Я киваю, понимая, что не буду делать ничего из предложенного. Аппетит испарился и вряд ли вернется в ближайшее время, а разговор с подругой мне не поможет.
Мне нечего сказать ей по поводу Дамира. Я не хочу обсуждать его с ней.
Или с кем-нибудь еще.
Я больше не знаю его. Не узнаю.
Наверное, стоит разобраться со своими открытиями без чужих советов.
Я укладываюсь на кровать.
На один бок, затем на другой. Подушка кажется слишком твердой, под одеялом сразу становится жарко. То ли расшатанные нервы, то ли беременность… Но что-то с моим телом явно не так.
Я честно стараюсь заснуть минут сорок. Отгоняю от себя прочь вопросы. Но стоит немного ослабить оборону, как они прорываются и впиваются в кожу мелкими иголками. Я задаюсь вопросом, где мой муж сейчас и с кем проводит время? С тех пор как мы неловко попрощались на лестнице, он не звонил и не писал мне.
Если бы Дамир позвонил родителям, мама бы уже висела на телефоне.
Выходит, он им тоже не звонил.
Удовлетворился моими словами, что я поеду к родителям, и продолжил жить дальше, ублюдок, словно и не случилось ничего важного. Знаю, что не должна представлять Дамира в постели с любовницей и рисовать в голове эти бессмысленные дурацкие картинки, как они ужинают в нашей гостиной, смеются по дороге в постель, сбрасывают с себя одежду. Но мозг, кажется, неподвластен мне полностью. Эти картинки везде.
Я закрываю глаза, и они сразу набрасываются, погружают в их счастье.
– Нет, я так не могу… – шепчу я.
В темной комнате никто не слышит.
Я сжимаю руками подушку и, наконец, даю волю слезам.
Я сдерживала их весь день, старалась казаться «нормальной» перед всеми этими людьми. Но теперь я больше не сдерживаюсь и выплакиваю всю свою боль, обиду, сожаление. Хнычу, сжимаю подушку, тихо кричу, прикусываю себе губу.
Скрутившаяся в позу эмбриона, я сама себе кажусь маленьким ничтожным никому не нужным человеком. Перед глазами всплывает образ Дамира, его улыбки, адресованные мне, и его прикрытые от удовольствия глаза с ней. Я понимаю, что все кончено. Это точка, которой я подсознательно боялась в отношениях с Дамиром. Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем я решаю, что пора хотя бы вытереть лицо. Подушка мокрая, горло ужасно першит от спазмов, нос не дышит. Руки подрагивают, когда я подношу их к отечному лицу. Боюсь, что утром из зеркала на меня будет смотреть чудовище.
Но потом происходит странная вещь.
Я засыпаю.
Прямо на мокрой от слез подушке. Недосып взял свое.
Утром я переживаю одно из самых ужасных пробуждений в жизни. И не из-за физического самочувствия, а из-за трех секунд безмятежности и резкого возвращения в боль вслед за ними. Воспоминания загружаются, как файлы в компьютер, измена Дамира встает передо мной четко и ясно. Путанные сны, в которых меня обнимали руки Дамира, были иллюзией. Приподнимаясь на локтях, я осматриваю комнату в поисках телефона.
