— Сын будет — Равилем назовешь, — гогочет он, подливая выпивку в мой стакан.
В обществе почему-то принято с особым трепетом ждать именно сына. Наследника. Продолжателя рода. Воспитать в лучших правилах и порядках. Передать бизнес.
Но мне всегда хотелось именно дочь. Маленькую копию Миры. Чтобы так же забавно морщила носик, когда злится и звонко смеялась, когда счастлива.
Вот только сегодня злилась она совсем не забавно.
Внутри все саднит, когда я снова вспоминаю перекошенное от гнева лицо жены. Умом понимаю, что руководила ею в тот момент не столько злость, сколько боль, но легче мне от этого почему-то не становится. Слишком жестокие слова вылетели из ее красивого рта. А может дело в том, что я знаю, что она права? Задела, так сказать, за живое?
— Сколько там врач сказал? Десять из ста? Не такие уж плохие шансы…
— Ты серьезно, Равиль? — рычу раздраженно.
— Серьезно, брат. Будь это очередным рабочим проектом, ты бы рискнул. Вспомни свою сделку с «РосНано». Там шансы вообще были один на миллион! И что? Ты не только рискнул, но и выиграл. Одним махом всех конкурентов на колени поставил!
— Это не бизнес, Равиль, — огрызаюсь. — Это, черт возьми, жизнь! Жизнь моего ребенка!
— Тем более нужно рискнуть, — спокойно изрекает он, открывая очередную бутылку.
— Нет, — выдыхаю затравленно. — Ты просто не знаешь… Не видел, как это повлияло на мою мать, Рав. Это горе ее не просто убило. Оно высосало из нее все соки. Лишь безликую тень оставило. Мертвую безжизненную оболочку.
Выпивка только усиливает пульсацию в висках, отказываясь брать на себя роль анестетика. Вместо долгожданного расслабления я лишь еще глубже проваливаюсь в воспоминания из своего детства.
Больших трудов стоит воскресить в голове образ матери с улыбкой — что-то из жизни «до». Куда более яркий образ изможденной, убитой горем женщины.
Я никогда толком не задумывался были ли в то время доступны какие-то методы ранней диагностики пороков. Помню, что мать часто лежала в больнице, а мы с бабкой таскали ей фрукты и ее любимые шоколадки. Но даже тогда она не унывала. Расспрашивала про школу, интересовалась успехами в спортивных секциях. Это уже после я перестал для нее существовать, а тогда она все еще проявляла заботу. Была мамой.
Ребенок родился раньше срока и вместо радости, которую я ожидал, все вдруг начали паниковать и нервничать. Мне никто толком ничего не объяснял, но естественно я все равно понимал, что что-то не так. К своему стыду, я даже не помню сколько прожил мой брат. В детстве время ощущается совсем не так, а во взрослом возрасте мы ни разу не касались этой темы. Даже спустя двадцать лет мать все еще болезненно переживает свое горе.
Насколько я знаю, они с отцом пытались завести еще одного ребенка, но ни одна из попыток не увенчалась успехом. Когда и у нас с Мирой возникли проблемы с зачатием, я грешным делом подумал на наследственность. Но ни одни анализы, ни одни тесты не показали проблемы. А теперь выяснилось, что врачи просто не там смотрели… С фертильностью у меня, как оказалось, порядок. А вот сердце подкачало.
Я понятия не имел, что это передается по наследству. Да и что «это»? Брату моему диагноз так никто и не поставил. Проблемы с сердцем. Врожденный порок.
Опрокидываю в себя стакан за стаканом, пытаясь хоть чуть-чуть заглушить эти мысли. Я не знал. Но если бы знал… Если бы Мира знала… Она ясно дала мне понять, что не связала бы жизнь со мной, если бы заранее была в курсе об «ущербных генах». И это чертовски больно!
— Давайте, красавицы, поднимите моему другу настроение! Видите, совсем раскис. Молодой, красивый, богатый… а почему-то грустит! Непорядок, да?
Только когда на бархатный диван рядом со мной приземляются две полуголые девицы, до меня доходит, что Равиль говорил обо мне.
Брюнетка с пышной грудью сходу пытается закинуть на меня свою длинную ногу, но я лишь машу на нее рукой, как на назойливую муху. Мне бы с одной женщиной разобраться, а тут сразу две.
— Равиль, — рявкаю на него, понимая, что мой протест девушки не воспринимают. Ну не пинать же мне их, в самом деле. А вот другу я и врезать могу. Нашел время!
— Ну чего ты заводишься? — Невозмутимо интересуется он. — Тебе надо немного расслабиться.
Расслаблюсь я после того, как решу проблему. Мире нельзя рожать. Категорически. Я люблю ее. Несмотря на все те жестокие слова, что она мне сказала сегодня, я безумно ее люблю. Я не могу дать ей страдать. Не могу дать пройти через тот ужас, что пережила моя мать. Это ее убьет… Мира этого не заслуживает. Абсолютно.
Я слишком, черт возьми, сильно ее люблю, чтобы это допустить. А значит мне нужно как-то ее уговорить послушать врачей. Убедить, что это единственно правильное решение. Тяжелое. Жестокое. Крайне несправедливое. Но к сожалению, единственное.
На какое-то время я даже выпадаю из реальности, прокручивая в голове предстоящий разговор с женой. Но слова не клеятся, а мысли разлетаются, словно блохи. То ли алкоголь заметно тормозит мое красноречие, то ли все дело в том, что просто не существует легкого способа убедить супругу в своей правоте. Найти лучших врачей. Чем больше мнений у нас будет, тем лучше.
Устало тру веки и с отвращением оглядываю пространство вокруг себя. Какой-то гротескный рассадник порока с полуголыми девицами и бритоголовыми братками, лапающими их за зад и другие части тела. Что я, черт возьми, здесь делаю? Надо идти домой и пытаться спасать свою семью. Пока еще не поздно…
— Марк?
Несмотря на музыку, долбящую прямиком в барабанные перепонки, я четко слышу ее тихий голос. Верчу головой и без труда выискиваю до боли знакомый силуэт в толпе.
В своем белом платье с кружевными оборками Мира слишком явно отличается от основного контингента в этом баре. Застыла посреди хаотично движущихся тел и в немом шоке смотрит на меня. Хотя нет… скорее не на меня, а на вульгарную полуголую брюнетку рядом со мной.
Глава 4
Люди вокруг меня начинают оборачиваться. Я прекрасно осознаю, что заметно отличаюсь от основного контингента.
Наверное, нужно было надеть что-то другое, подобающее месту, но я даже не подумала об этом. Весь вечер провела за готовкой, но когда Марк не появился ни в восемь, ни в десять, переборола себя и заставила позвонить ему. Вот только номер оказался недоступным. Тогда я набрала его партнера и по совместительству лучшего друга, Равиля. Его голос звучал отстраненно… немного пьяно. Но он не стал мне говорить, где они находятся. Вместо этого просто попросил дать Марку время успокоиться. Я еще тогда почувствовала острый укол совести где-то под грудью. Была уверена, что муж рассказал другу о нашей ссоре и о тех ужасных словах, что я бросила в сердцах. Поэтому и решила попробовать удачу в их любимом баре.
Как там говорят? Удача мне улыбнулась? Вот только в моем случае, она показала мне острый звериный оскал.
Муж замечает меня буквально через несколько секунд. Не думаю, что у него сработали инстинкты. Слишком занят он для этого. Судя по количеству бутылок на столе, его чувства сильно притуплены алкоголем. Скорее, он боковым зрением заметил странное белое пятно посреди танцпола.
Это платье мы купили прошлой весной в Тоскане. Марк тогда сказал, что я похожа на княжну со знаменитой картины. Что ж, княжна или нет, я прекрасно осознаю, что ни капли не вписываюсь в окружающую обстановку. Мало того, что это платье совсем не предназначено для безумных танцев, так еще оно и слишком закрытое. Слишком длинное. Слишком невинное. Несуразное. Даже руки подрагивают, будто не в силах справиться с таким диссонансом и стремятся оборвать все пышные кружевные оборки с нежного шелка.
Здесь, в этом темном баре, в этом оплоте порока и разврата, я смотрюсь противоестественно. Чего нельзя сказать о моем муже.
Верхние пуговицы его черной рубашки расстегнуты, а рукава небрежно закатаны, демонстрируя извилистые вены и темную поросль волос.
