я себя.
Я вошла во второй корпус и поднялась на лифте на этаж, где находился кабинет Макса. Сердце уже не выдерживало волнения. Уговоры не помогали. По коридору до его кабинета я чуть ли не бежала.
Я распахнула дверь, вошла в кабинет и заявила с порога, пока еще хватало дыхания:
— Макс, что за шутки, тебе скучно, что ли?
Он сидел за столом, что-то бегло набирая на клавиатуре ноутбука, и даже не глянул на меня.
— Приказ подпиши, — бросил он.
От его ледяного тона мурашки пробежали по спине.
О, ну понятно, это не Макс. Мой муж так не разговаривает со мной. Подыграю.
— Что? Ты серьезно? — я нелепо улыбнулась, все еще думая, что он шутит.
— Серьезнее некуда. Увольняешься сегодняшним днем, — он захлопнул крышку ноутбука, сложил руки на груди и посмотрел на меня тем своим взглядом, каким смотрит обычно на своих соперников. Вынести такой взгляд было невозможно, но я не отвела глаз.
— Макс, что происходит? — у меня задрожал голос, и к горлу подступил комок.
— Это не все.
Звучало как приговор.
— Не все сюрпризы? Или не все шуточки? Макс, милый, что случилось?
Почему-то я боялась подойти, успокоиться в его объятиях. От его тона я в миг почувствовала себя недостойной, будто я какая-то… не знаю откуда у меня это. Но…
— Я подал на развод.
Мои губы задрожали, и я не сдержала предательскую слезу, скатившуюся по щеке. Я не знала, что сказать, не знала, что думать. Глаза заволокло пеленой, в ушах зазвенело, словно меня контузило. Как-то сразу стало холодно. Я обхватила себя руками, будто пыталась согреться.
— И еще, ты должна съехать из нашей квартиры, это не обсуждается.
Я уже ничего не слышала. Удар следовал за ударом. Он наступил мне на сердце и топтал его топтал и топтал. Во мне еще теплилась надежда, что сейчас он скажет, что это шутка, такая вот злая бессердечная шутка.
Воздуха не хватало, мне было плохо физически. Меня мутило, звон в ушах не прекращался. Казалось, я сейчас потеряю сознание.
Я ведь все годы за ним след в след. Я ведь стала лучшей. Идеальной. Я шла из года в год наверх через не могу, через не хочу. Не понимаю. У меня не получилось?
— А Лиля, куда я пойду с Лилей? — еле слышно сказала я.
— Получишь приличное выходное пособие — золотой парашют, денег хватит снимать квартиру. На пару лет точно. Если скромно, конечно, — сказал Макс так буднично, так запросто, что я не могла поверить в то, что это он передо мной, мой любимый — Макс Рихтер.
Такое его отношение к дочери немного взбодрило меня. Я почувствовала, как в груди разгорается огонь ярости. В голове немного прояснилось, ровно настолько, чтобы дать этой ярости вырваться наружу.
— Что ты несешь, Макс! — заорала я, но он даже бровью не повел. — Ты свихнулся? Что ты несешь, я спрашиваю?!
Макс крутанулся на кресле и уставился в окно, будто меня здесь нет.
— Смотри на меня! — рявкнула я. — Ты другую нашел? У тебя другая, Макс?! Я недостаточно хороша для тебя? Я надоела тебе?
— Если тебе так удобно, можешь считать так, — равнодушно ответил он, не поворачиваясь ко мне.
Меня всю трясло, я хотела вцепиться когтями ему в лицо, выцарапать эти его синие глаза. Я ждала объяснений.
— Имей совесть, объяснись, — сказала я уже чуть тише. — Разве я сделала что-то такое, за что можно меня так отшвыривать?
Он все также смотрел в окно, не поворачиваясь ко мне. Я ждала. Ждала и молилась, что он сейчас встанет, обнимет, прижмет меня к себе и скажет: «Моя Лора, моя крепость, моя нежность, моя сила и моя слабость, я так люблю тебя, мечта моя, ты вся моя жизнь».
Скажет, и я проснусь. Проснусь и отступит это кошмарное сновидение. Я все еще не верила, что это реальность. И в этой реальности, мой Макс, мой любимый Макс, без которого я не представляю своей жизни, может поступить так, как он сейчас поступает.
— Пошла вон, — отрезал Макс.
У меня подкосились колени. Я знала, что когда он говорит таким тоном, когда он произносит что-то подобное, значит, все решения уже приняты. А если Макс Рихтер принял решение, ничто не может его поколебать. Даже я — та, что еще вчера была для него «его нежностью… его жизнью».
Я больше не могла здесь находиться. Мне не хватало воздуха. Я тонула, я задыхалась, я захлебывалась кровью, хлеставшей из моего разодранного сердца. Я не знала, что буду делать, когда выйду за дверь.
Не знала, как мне справиться, я хотела лечь и умереть, только бы не чувствовать этой боли, только бы не видеть больше ничего, только бы не думать, не существовать, не быть!
Я развернулась и вышла за дверь. У меня не было даже сил как следует хлопнуть этой проклятой дверью. Как только дверь закрылась, я сползла по стене, и сидя на корточках, закрыла лицом ладони.
Игла дурного предчувствия, засевшая в сердце еще с утра, наконец растворилась. Предчувствие сработало. Я не могла плакать. Только комок стоял в горле.
Я была уничтожена. От меня не осталось ничего. Потому что ничего моего не было. Я строила себя все эти годы для него. Это агентство. Эта идеальная я. А он отшвырнул одним махом. И меня не стало. Что же было моего в моей жизни?
Я подумала о моей Лиличке. Теперь только о моей Лиличке. «Что же нам теперь делать», — прошептала я, и в этот момент из кабинета вышел Макс.
Он прошел мимо меня, не задержавшись ни на секунду. Ничего не спросил, ничего не сказал. Я посмотрела ему вслед и взмолилась про себя: «Обернись, посмотри на меня, Макс. Пожалуйста, посмотри на меня, посмотри, что ты сделал».
Он не обернулся и не сбавил шага. Я видела, как уходит мой любимый и вместе с ним из моей жизни уходило все, что я так в ней ценила.
Я никак не могла подняться на ноги и просидела так минут десять, не меньше. Единственная мысль, которая еще держала меня в сознании и не давала сойти с ума — мысль о дочери.
Да жизнь моя еще не лишилась смысла. У меня есть причины, чтобы встать сейчас на ноги, я должна была найти в себе силы.
Как объяснить дочери, которая обожала своего отца, что он оставил нас, я не могла придумать. Я думала сказать ей, что он умер, но не была уверена, что
