Причина в воспитании, как подытожила дискуссию одна из дам, выражая недоумение относительно переустройства поместий. Перекапывать сады, вести бухгалтерские книги, переносить с места на место фонтаны, которые были воздвигнуты более века назад, – это не дело герцогини. А какие изменения претерпело внутреннее убранство дома? Газовое освещение, ванные комнаты и одному богу известно, что еще, – подобные нововведения могли только лишить дом его красоты, нарушить гармонию и внести хаос в этот налаженный веками быт. А бедные слуги? Не стоит ли подумать о них? – говорили между собой дамы. Что делать целыми днями горничным, если не станет ночных горшков, которые нужно чистить?
И что думает обо всем этом семья? Вдовствующая герцогиня (мать герцога) придерживалась прогрессивных взглядов, но даже она не могла одобрить столь радикальные начинания. С другой стороны, сестра герцога, леди Надин, говорила каждому, что ей нравятся перемены в герцогском доме. Ну разумеется, что еще можно было от нее ждать? Она из тех милых, легкомысленных барышень, которых никогда не занимало то, что делали другие. Сесил тем не менее, конечно, не одобрял происходящее, потому и неудивительно, что так много времени проводил в Шотландии.
Кое-кто поговаривал, что герцогиня особенно искусна в любовных утехах. Другие недоумевали, как такое возможно, чтобы женщина, взвалив на себя обязанности мужчины, еще была способна и наслаждаться ими. Но в одном все дамы были единогласны – герцогиню следует пожалеть, а не осуждать. Бедняжка, говорили они, – а их очевидная радость тонко скрывалась за притворной заботой, – вынуждена заполнять пустоту дней мужскими делами, так как ее муж в Кении и у нее даже нет детей, которые могли бы скрасить ее одиночество. Да, бедная, бедная герцогиня!
А сама герцогиня, когда слышала все эти сетования в свой адрес, лишь посмеивалась. Если бы они только знали правду!
Такой брак вполне ее удовлетворял, хотя был и не тем, который могли бы одобрить британцы, учитывая отсутствие наследника, и не тем, что пришелся бы по душе американцам, потому что не основывался на любви. И конечно, не о таком мечтала она в юности, но Саратога уничтожила все романтические мечтания, которые когда-то были ей присущи.
Достаточно лишь воспоминания об этом месте и о том, что там произошло, как тошнота подкатывала к горлу. Отвернувшись, чтобы Джоанна не могла видеть ее лица, Эди постаралась выбросить из головы события того горького дня, который навсегда изменил ее жизнь.
Подставив лицо солнечным лучам, которые омывали ее в открытой карете, она глубоко вдохнула свежий английский воздух, чтобы изгнать из памяти запах знойного дня в Саратоге и ощущение горячего потного дыхания Фредерика Ван Хозена на своем лице. Она старательно прислушивалась к стуку колес, дабы стереть звук собственных рыданий и тихое хихиканье нью-йоркского общества по поводу «этой бедняжки Эди Джуэлл».
Подобно птице феникс, восставшей из пепла, она сама сотворила для себя новую жизнь на обломках искореженной прошлой, и это помогло ей обрести себя. Она герцогиня без герцога, хозяйка без хозяина, инородный элемент в обществе. Да, все именно так, но ей нравилось такое положение. Ее теперешняя жизнь была вполне комфортной, безопасной и предсказуемой, как хорошо отлаженный механизм, и каждый аспект ее она могла контролировать.
Нет, все-таки не каждый, подумала Эди, беспокойно покосившись на свою пятнадцатилетнюю сестру, сидевшую сейчас напротив.
– Я все же не понимаю, почему мне следует поступить в школу, – будто подслушав ее мысли, сказала Джоанна, открыв рот в первый раз с того момента, как они отъехали от дома, и, возможно, в сто пятый с тех пор, как решение было принято. – Почему мне просто нельзя жить дома с тобой и миссис Симмонс, как было всегда?
Больше всего на свете Эди хотела бы этого: сестра еще не села в поезд, а она уже скучала по ней, – но знала, что будет плохо для них обеих, если она покажет свои истинные чувства. Именно поэтому Эди старалась демонстрировать полную индифферентность к доводам Джоанны.
– Я представить не могу, что бедной миссис Симмонс пришлось бы терпеть тебя дома еще целый год, – попыталась Эди отшутиться. – Ты довела бы ее до смерти.
– Причина не в этом. – Золотисто-карие глаза Джоанны в упор уставились на сестру. – Все дело в сигаретах. Господи, да знай я, что ты из-за этого можешь отослать меня в школу, никогда в жизни не сделала бы ничего подобного.
– А, значит, ты так ничего и не поняла, если рассматриваешь это как наказание?
Джоанна вспыхнула.
– Это неправда! Ты даже не представляешь, как я переживаю. Поверь, Эди, я ужасно переживаю.
– Так и должно быть, – вмешалась в разговор миссис Симмонс. – Сигареты? Фу! Гадкая привычка, которая совершенно не вяжется со статусом леди.
Джоанна оставила слова гувернантки без комментариев, потому что из долгого опыта знала: все ее угрозы тщетны, – и сфокусировала взгляд на сестре. Под соломенной шляпкой большие карие глаза девочки блестели от слез.
– Не могу поверить, что ты выгоняешь меня из дому!
Сердце Эди сжалось от боли в ответ на эти слова, хотя она прекрасно понимала, что сестра манипулирует ею. В любом другом жизненном вопросе она не сомневалась бы в принятом решении, убежденная в своей правоте, а не просто руководимая здравым смыслом, но младшая сестра была ее слабым местом.
Слава богу, миссис Симмонс обладала решимостью, которой так не хватало Эди, когда дело касалось Джоанны, тем более что в течение последнего года девушка стала совершенно неуправляемой. Много раз ей рекомендовали эту школу, и после инцидента с сигаретами Эди наконец сдалась, к ужасу сестры. Потребовалось целых четыре недели, чтобы сломить сопротивление Джоанны и уговорить ее согласиться с принятым решением. К счастью, пансион для девочек Уиллоубенк готов был принять сестру герцогини Маргрейв на следующий семестр. Если пришлось бы ждать дольше, Эди скорее всего не смогла бы выдержать ее сопротивление.
Джоанне нужна была эта школа. Она уже вступила в тот возраст, когда нуждалась в дисциплине и стимулах, которые дала бы ей эта перемена. И еще ей необходимо было обзавестись друзьями. Эди прекрасно это понимала, но также знала, что будет ужасно скучать по сестре, и уже сейчас чувствовала холод и тоску приближающегося одиночества.
– Эди! – послышался нежный вкрадчивый голос сестры.
– Да? – Эди повернула голову к Джоанне. – Что, дорогая?
– Если я пообещаю, что буду вести себя как паинька, ты позволишь мне остаться?
– Джоанна, прекратите немедленно! – вмешалась гувернантка, прежде чем Эди успела ответить. – Ваша сестра приняла решение, я договорилась о работе в другом месте, и вы приняты в Уиллоубенк, что говорит о высоком уважении к вам, так как это заведение имеет превосходную репутацию. Миссис Каллоуэй приняла лишь нескольких девушек из тех, что подавали заявление.
