В замке распахнутой дверцы торчал ключ, как будто здесь кто-то работал, и я с испугом вгляделась в содержимое шкафа.
В центре стояла грубая двухколесная деревянная тележка, унизанная шипами. Она была наполнена большими камнями, на которых сидела фигура, испугавшая меня: вырезанный из дерева скелет женщины в парике из жидких черных локонов, с луком и стрелой в руках; вместо глаз зияли дыры, а череп скалился зубами.
— Привлекательная, правда? — сказал голос позади меня.
Я обернулась с удивлением и увидела рядом с собой Пола Стюарта со страшной треххвостой плетью в руке. Я уставилась на нее, а он слегка дотронулся свободной рукой до ее концов.
— Это «наказание». Экземпляр из моей коллекции «Кающиеся», — сказал он. — Вы, конечно, слышали о кающихся Юго-Запада? Я предложил Хуану выставить коллекцию в магазине, и он был рад. Поэтому я принес все это сюда и теперь раскладываю. Как вам понравилась дама в тележке?
Его глаза цвета бледного хризолита на секунду повернулись в другую сторону, и я увидела в конце прохода Гэвина. Он, очевидно, с нетерпением меня ждал. Я не двинулась с места.
— Кто она? — спросила я Пола.
Он наклонился всем крепким торсом и аккуратно поместил плеть среди других предметов в ящике.
— Она La Muerte.[3] Или донья Себастьяна, если хотите. Так ее называют. Лучше помолитесь за ее долгую жизнь. Эта стрела поразит какого-нибудь неверующего наблюдателя. Донья сидит в одной из тележек смертников, которые тянут кающиеся. Камни в тележке для тяжести, так что те, кто ее тянет, сами себя наказывают.
— Вы писали обо всем этом, не правда ли?
— Да. Меня это очень увлекло. Я был в Стране Кающихся много раз, и мне удалось разговориться с ними. Эту плеть они используют для самоистязания. Деревянные трещотки называются матрака и производят страшный шум. Кремни здесь в углу — педернали — используют, чтобы наносить себе раны, а здесь фонарь со свечой и распятие. Эта секта вымирает, но в глубине холмов все еще живут Los Hermanos — Братья. Они потомки испанцев и в каком-то смысле католики, хотя церковь запретила их деятельность.
В центре витрины Пол Стюарт не забыл расположить несколько экземпляров своей книги, и я прочитала ее название — «След плети». Донья Себастьяна собственной персоной украшала обложку, а внизу крупными черными буквами стояло имя Пола Стюарта.
— Я дам вам один экземпляр почитать, если хотите, — сказал он.
Я слегка передернула плечами.
— Я еще не прочитала «Эмануэллу», и мне кажется, она больше мне понравится.
— Я не уверен, — сказал Пол. — В ней слишком много нового о Кордова.
— Именно о Кордова я и хотела бы что-нибудь узнать, — сказала я небрежно и, повернувшись, пошла к Гэвину.
Гэвин стоял у лестницы. Когда я к нему подошла, он ничего не сказал, но я почувствовала, что ему не слишком нравилось присутствие в магазине Пола Стюарта и, если бы он мог, он убрал бы отсюда выставку «Кающиеся». Я почувствовала также, что Гэвин не одобрил и то, что я остановилась поговорить с Полом. Но Гэвин не сторож, и я буду делать то, что нахожу нужным.
Мы спустились на первый этаж и вышли на боковую улицу, где он оставил машину. По пути домой я старалась переломить свою неприязнь к его манере поведения и поблагодарила его.
— Я уверена, никто другой не смог бы рассказать мне о магазине так много, как вы, — сказала я. — И я благодарна вам за то, что вы потратили на это свое время.
Он ответил мне легким кивком, самим молчанием давая мне понять, что не хочет меня больше видеть. Он просто выполнил то, о чем попросил его Хуан Кордова. Моя безосновательная надежда, что мы сможем с ним подружиться во время экскурсии по магазину, не осуществилась. Более того, теперь я уже и не знала, хочу ли я вообще с ним подружиться.
Он провел меня в дверь, окрашенную в бирюзовый цвет, и сказал, что возвращается на работу. Я прошла через узкий двор к закрытой передней двери и, поскольку там никого не было, поднялась в комнаты деда и постучала. Он пригласил меня войти. Он лежал, вытянувшись, на кожаной кушетке, положив голову на подушку и закрыв глаза.
— Я посмотрела магазин, — сказала я ему. — Вы просили, чтобы я после этого к вам зашла.
Он показал рукой на стул рядом с кушеткой, все еще не открывая глаз.
— Проходи и садись. Расскажи мне о нем.
Я попыталась, запинаясь, передать свои впечатления, но они были слишком свежи, и их было слишком много, я еще не успела их переварить. Я поняла, что цитирую Гэвина, повторяю его слова о том, что магазин помогает многим умельцам продолжать свою работу.
Он остановил меня.
— Мы не благотворительная организация. Хорошая работа хорошо оплачивается. Расскажи мне, что тебе понравилось больше всего.
Я рассказала ему о деревянной женской головке из Такско. Он открыл глаза и с одобрением взглянул на меня.
— А, да — тарасканская женщина. Прекрасно. Я хотел взять ее домой и поставить в своем кабинете, но Гэвин не разрешил.
— Не разрешил вам? — удивленно переспросила я.
Он хитро улыбнулся.
— В последние дни Гэвин — это мои глаза, мои руки, моя воля. Я не могу слишком сильно с ним спорить. Ты нашла для себя какое-нибудь украшение из бирюзы?
Я дотронулась до броши на плече.
— Да. Спасибо, дедушка.
— Подойди ближе, — сказал он и потрогал брошь, ощупывая пальцами камешки, которые ее украшали. — Зуни. Хороший выбор. Гэвин помог тебе?
— Я выбрала ее сама, — ответила я немного уязвленно. Я не нуждаюсь в помощи Гэвина.
— А ты видела ящик с толедской сталью?
— Да. Я знаю, где он. Почему вы хотели, чтобы я его запомнила?
— Потом, потом, — сказал он раздраженно. — Скажи, что ты думаешь о Гэвине?
Я удивилась этому вопросу, мне не хотелось на него отвечать. Я осторожно сказала:
— Он очень хорошо знает магазин и был прекрасным гидом.
— Все это мне известно. Что ты думаешь о нем самом?
Так как мне не удалось уйти от ответа, я постаралась быть честной.
— Он, кажется, понимает человека, создающего произведение искусства. Он верит в то, что искусство должно жить — иметь значение для живущих. А в области прикладного искусства это способ жизни художников.
— Я вижу, он прочитал тебе лекцию. Но ты говоришь о той области, в которой он является специалистом. А что ты думаешь о самом Гэвине?
Я снова постаралась быть честной, хотя мне не хотелось обсуждать эту тему.
— Я думаю, он бы мне понравился, если бы позволил это. Но я ему не нравлюсь. Он считает, что я принесу вред Кордова.
В смехе старика была какая-то недобрая радость.
— Они все так считают. Я вылил яд в муравьиную кучу, и они суетятся, чтобы спастись.
