— Они все так считают. Я вылил яд в муравьиную кучу, и они суетятся, чтобы спастись.
— Мне бы не хотелось, чтобы на меня смотрели, как на бытовой ядохимикат.
Он ответил так же весело:
— Они не знают, что я собираюсь с тобой делать, и очень напуганы.
— Я приехала сюда не для того, чтобы пугать кого-то. Мне не нравится эта роль, которую вы мне навязываете.
— Зачем же ты тогда приехала?
Это был старый вопрос. Хуан так и не понял моих мотивов: влечение к семье у человека, ее не имеющего, было вне его понимания.
— Я приехала ради моей матери, — сказала я. — Теперь я знаю, что есть нечто такое, что мне нужно вспомнить. Бабушка Кэти оставила мне маленькую ювелирную коробочку с ключиком. Она передала ее Сильвии на тот случай, если я когда-нибудь сюда приеду, и попросила ее кое-что мне сообщить. Она сказала, что я должна поехать на ранчо.
Он отбросил покрывало и сел на кушетку, уставившись на меня в изумлении.
— Что это значит? Сильвия была мне как дочь, но она не говорила мне об этом. Почему?
— Боюсь, вам лучше спросить у нее.
Он сидел, тяжело дыша.
— Перед смертью Кэти пыталась сказать что-то серьезное, но я не разобрал ничего.
— Значит, она что-то знала! — воскликнула я. — Она и правда что-то знала. Что, если Пол Стюарт прав и мою память можно использовать, чтобы реабилитировать маму?
— Это все было так давно, — он покачал головой, вспоминая свое несчастье. — Я не хочу проходить через все это снова.
— Но вы любили Доротею.
— И это было слишком давно. Теперь я старик, я выше любви.
— Тогда мне вас жаль, — сказала я.
Он встал с кушетки, и его высокий рост дал ему преимущество предо мной — его рост и высокомерие.
— Мне не нужна ничья жалость. Мне можно позавидовать. У меня есть все, что я хочу, и никто не может причинить мне боль.
— И никто не может доставить вам радость? — сказала я.
— Ты говоришь то, что думаешь, как все Кордова. Что ты собираешься делать с этим ключом и коробочкой?
— Я попрошу кого-нибудь отвезти меня на ранчо. Может, что-нибудь там поможет мне вспомнить.
Он пошел к стулу за столом, туже стянув на груди бордовый шелковый халат.
— Если ты действительно хочешь вспомнить, я, может быть, смогу тебе помочь. Но ты не должна говорить обо всем этом с Полом Стюартом.
— Как вы можете мне помочь?
— Я подумаю об этом, и мы поговорим позже. Если есть возможность изменить наши представления о том, что случилось с Доротеей и Керком Ландерсом, я бы хотел попробовать. Доротея была моей любимой дочерью, а Керк был мне роднее, чем мой сын Рафаэл. Может, он любил меня больше, чем мой собственный сын, и он любил Испанию. Ему следовало быть моим родным сыном.
Это был новый взгляд на Керка, и я слушала с легким удивлением.
— Но неважно, — продолжал он. — Я не очень верю в то, что прошлое можно изменить. А теперь у меня есть более срочные дела. Ты положила начало знакомству с магазином, Аманда. Мы пойдем дальше.
Мне не понравились его слова, но он потянулся к бумагам на столе и холодно кивнул, отпуская меня. Он больше не хотел со мной говорить. По пути в гостиную я поняла, что он так и не рассказал мне, почему он послал меня смотреть на шкаф с мечами из Толедо.
В гостиной никого не было, и я стояла на навахском коврике, задумчиво глядя вокруг себя. Ясный голос памяти не пробуждался во мне. Комната в прохладном мраке казалась мне незнакомой — белые стены, коричневые виги, индейские украшения. Но где-то внутри у меня что-то дрожало — и, казалось, оно вот-вот выйдет наружу. Я вспомнила фетиш и намек Элеаноры, что за мной охотятся. Но я не собиралась играть в эту игру. Я не буду мышкой для Хуана Кордова или приманкой для охотника. Я останусь здесь ровно столько, чтобы выяснить, что я знаю о моей матери, а затем я уйду прочь от этих саманных стен и прилегающих к ним холмов, уйду навсегда.
Поднимаясь по лестнице в свою комнату, я раздумывала, почему это решение не принесло мне облегчения. Может, все-таки здесь были виноваты какие-то чары, исходящие от гор, пустынь и саманных городов? Как будто что-то меня притягивало и держало здесь, в то же время пугая притаившейся опасностью. А что, если все же не Доротея нажала на курок пистолета, убившего Керка Ландерса? А что, если она не покончила с собой? Может, есть человек, который знает правду и будет преследовать меня, если я стану копаться в деле, давно уже, как они думали, забытом и похороненном?
В доме царила тишина, но еще ни разу я не чувствовала, что я здесь одна. Слишком много окон и коридоров, слишком много комнат, переходящих одна в другую. Возможно ли, что за мной наблюдали? Я быстро обернулась и уловила слабое движение за дверью, ведущей в патио. Одно мгновение мне хотелось подбежать к двери и узнать, кто был за ней, но я этого не сделала. Меня охватила страшная паника, я взбежала по лестнице в свою комнату, желая только одного — поскорее закрыть дверь, отделявшую меня от этого молчаливо наблюдающего за мной дома.
Но когда я вошла в свою комнату, я увидела, что закрывать дверь не понадобится. Меня опять ждала Элеанора. На ней были брюки серо-голубого цвета и бирюзовая блуза без рукавов, она сидела, скрестив ноги, на моей кровати, держа на коленях открытую «Эмануэллу».
— Я тебя жду, — сказала она. — Я вижу, кто-то дал тебе «Эмануэллу».
— Сильвия сказала, что мне нужно ее прочитать.
— Она права, тебе это действительно нужно. Хотя она может тебя очень сильно напугать. Меня она напугала. Ты знаешь, кто такая Эмануэлла?
Я отрицательно покачала головой, раздумывая, зачем Элеанора пришла в мою комнату.
— По легенде она — наша прародительница. Она имела дурную славу благодаря своим приключениям при дворе короля Испании Филиппа IV. Пол узнал о ней, когда женился на Сильвии, и поехал в Мадрид, чтобы провести кое-какие исследования о ней, прежде чем писать книгу. Дедушка гордится нашим происхождением от нее и много воображает по этому поводу. Считается, что у Эмануэллы была страстная душа и темперамент, и что мы унаследовали их от нее. Но когда Пол написал книгу, дедушка очень рассердился, потому что в ней Пол изобразил Эмануэллу немножко сумасшедшей, а ее кузина донья Инес закончила свои дни в доме для умалишенных. Как ты думаешь, Аманда, ее гены действительно передались нам по наследству?
Она широко раскрыла глаза, сиявшие искренностью и невинностью, но я не слишком им доверяла. Я знала, в ее поведении не было ничего импульсивного.
— Не думаю, — небрежно сказала я. — Если что-то и передалось, то в очень небольшой степени.
— Веласкес написал портрет нашей сумасшедшей родственницы — доньи Инес, — продолжала Элеанора, бросив книгу на кровать. — В книге Пола Веласкес тоже представлен как действующее лицо. Дедушка рассказал тебе от этом, Аманда?