— Голубчик, ну не при детях же… — укоризненно покачала головой Мария Ивановна и заглянула под стол. — Наточка, вылезай, чего ты там сидишь?
— Вас этому в военном училище учат? — ехидно спросил Антон Антонович. — Вы бы еще о «Народной воле» заговорили… Тьфу, бесовщина!
— А пусть Дульцинея наша что-нибудь споет… А, Дусенъка? — предложил Померанцев. — В такой вечер хочется жизни радоваться, а не про политику…
Мария Ивановна села за рояль.
— Мама, ту итальянскую песенку, что мы разучивали на прошлой неделе…
Петь Дуся любила. Она улыбнулась Андрею, как бы сказав — «для тебя, милый», и спела «Вернись в Сорренто» — очень чисто и хорошо. Потом еще русский романс спела и еще…
Зажгли свечи. Ната уснула, положив голову на локоть, во сне смешно приоткрыв рот.
Андрей незаметно вышел из-за стола и спустился в темный сад. Голос Дуси доносился отчетливо и нежно, словно пело ночное небо. «Она ангел, — подумал он. — И за что мне такое счастье? Она самый настоящий ангел…»
Через два дня Кирилл Романович уехал, чему Андрей был очень рад — он все боялся, что Дусин отец что-нибудь заметит и их разлучат навсегда.
— Что же ты мне свидания не назначаешь? — вдруг спросила его Дуся с обидой.
— Какое свидание? Зачем? — удивился Андрей. — Разве мы и так не видим друг друга каждый день?
— Нет, непременно должно быть свидание, — настаивала Дуся. — Раз уж мы с тобой жених с невестой, то ты непременно должен мне свидание назначить.
— Ну хорошо, — сказал Андрей. — А где? Пойдем опять на пруд?
Дуся покраснела.
— Нет, не туда, там мы уже были. Надо найти еще какое-нибудь романтичное место.
— Тогда на кладбище, — решительно произнес он. — Романтичнее не бывает.
— Отлично! — обрадовалась Дуся, и глаза у нее заблестели от возбуждения. — Мне еще никогда не назначали свидания на кладбище…
Во всем этом была для нее какая-то особая, жгучая прелесть — ей нравились таинственность и романтизм, опасность — а вдруг кто-нибудь да узнает ее тайну? — интриговала. Они договорились о времени — раннее утро, перед завтраком. Обычно тогда большая часть проживающих в имении уходила в лес собирать ягоды.
Андрей проснулся раньше положенного срока — солнце еще только собиралось подниматься, густой туман стелился над землей. Он быстро собрался и побежал к месту встречи. Прошел сквозь старые ворота и сел на низкой лавочке возле могилы купчихи Козулиной, которая покинула сей мир в возрасте девяноста трех лет.
Андрей странно чувствовал себя на кладбище, потому что ему казалось, что родители наблюдают за сыном. Ему хотелось вновь встретиться с ними, неважно каким образом — то ли они должны вернуться на землю по воле волшебства или чуда, то ли он сам должен последовать за ними… Но сейчас обычные страхи отступили, потому что прошлым и будущим Андрея владела только Дуся. Захотелось ей свидания в романтическом, таинственном месте — что ж, пожалуйста…
Сквозь листву проглянуло солнце, отразилось в каплях росы, которой была будто обрызгана трава, и в воротах мелькнуло Дусино платье.
«Она всегда — как свет, — подумал он, поднимаясь ей навстречу. — Ив первый раз я ее увидел зимой, когда из-за туч выглянуло солнце… Ну как не любить ее?»
— А вот и я… — радостно сказала Дуся. Одна щека была у нее румянее другой — наверное, отоспала. Весь ее вид, домашний и добрый, ужасно нравился Андрею. — Что, опоздала?
— Нет, девушке пристало опаздывать… Дуся, я все время думаю о тебе! Вот глаза открою — и сразу ты у меня в голове. И даже во сне…
— Я тоже о тебе все время думаю, — серьезно сообщила Дуся. — Я вот о чем с тобой поговорить хочу… Помнишь, третьего дня все приставали ко мне — кем я хочу стать, и все такое…
— Помню, — кивнул Андрей.
Они пошли по узкой дорожке между могил на другой край кладбища, где их никто не мог бы найти.
— Мне кажется, что тебе не понравилось бы, если б я стала актрисой.
— Ты вольна делать что угодно.
— Нет, я же чувствую… Ты мне скажи, Андрюша! Я все буду делать, как ты попросишь, я хочу, чтобы ты был доволен мной.
— Хорошо… — медленно произнес Андрей, — буду откровенен. Я думаю, что в профессии актрисы нет ничего плохого, она не хуже любой другой. Но ее публичность… Все смотрят на тебя, все тобой восхищаются, оценивают каждое твое движение, поворот головы, интонацию… Обнажено все — и душа, и тело, и чувства.
— Ну уж, и все! — недовольно перебила Дуся. — Ты театр с Мулен Ружем путаешь. Когда, например, Стрепетова…
— Барышня знает про Мулен Руж! — засмеялся Андрей. — Ладно, бог с ней, со Стрепетовой — ты будешь лучше.
— Да никем я не буду! — затрясла головой Дуся и на миг прижалась щекой к плечу своего спутника. — Я о том и говорю — ничего я не хочу. Только бы ты был счастлив…
— Ты отказываешься от театра?
— Да, отказываюсь, — торжественно произнесла Дуся. — Я раньше, честно говоря, мечтала о сцене. До того, как мы объяснились. А теперь это все неважно. Только ты!
— Обожаю тебя, — воскликнул Андрей. — Ты права — я не хочу делить тебя с толпой. Моя, только моя…
Он хотел обнять ее, но Дуся отстранилась со смущенной улыбкой.
— Здесь… здесь как-то неловко. Как будто мертвые видят нас.
— «Зачем загадывать, мечтать о дне грядущем, когда день нынешний так светел и хорош? Зачем твердить всегда в унынии гнетущем, что счастье ветрено, что счастья не вернешь? Пускай мне суждены мучения разлуки и одиночества томительные дни — сегодня я с тобой, твои целую руки…» — вдруг процитировал Андрей. — Это я из Апухтина вспомнил. Как дальше — не помню, но что-то такое ужасно трагическое.
— Не надо трагического, — упрекнула Дуся. — Я Апухтина не люблю. Очень мрачный поэт.
— Прости…
Они дошли до противоположного конца кладбища. Здесь были только старые могилы — все в запустении, заросшие травой и сорняками, на замшелых надгробиях уже ничего невозможно было прочитать.
Они сели на выбеленную дождем и ветром скамью, и Андрей взял Дусю за руки.
— Как я люблю тебя, как люблю… — пробормотал он. — Как ты думаешь, что бы было, если б все узнали о нас?
