Через полчаса самолет «дакота» взял курс на Уэст-Палм-Бич. Дон Мартинес хмурился и внимательно слушал все переговоры по радио. До самозабвенно целующихся на заднем сиденье парня и девицы ему не было никакого дела.
Четверг гораздо лучше среды, думала Констанция Шелтон сквозь дремоту. Под ее щекой мерно вздымалась широкая грудь рыжего парня. Рука рыжего властно и спокойно обнимала Констанцию за бедра. Так и должно быть. Нет ничего неестественного в том, что абсолютно голая Констанция Шелтон лежит в обнимку с совершенно голым рыжим парнем на пляже одного из Багамских островов, и океан мерно рокочет совсем рядом, а небо бездонное и синее… Четверг гораздо лучше среды!
Дик проснется и пойдет добывать еду, а она научится разжигать костер. Он придет — а костер горит, вот Дик удивится! И будет еще один день счастья, еще одна ночь любви и нежности, и так будет всегда, во веки веков, и суббота будет лучше пятницы, а потом…
Ты спятила, моя дорогая, насмешливо заметил очень знакомый и очень неприятный голос в голове Конни. Ты спятила от перегрева. Опомнись, приди в себя. Вы на маленьком островке, у вас нет крыши над головой, нет одежды, нет спичек, ножа, нет ни посуды, ни лекарств, и, если сегодня погода испортится, вы будете беззащитны. Не говоря уж о том, что нельзя прожить на этом острове вечность. А что ты будешь делать, если у тебя, к примеру, начнутся месячные?
От этого противного голоса Констанция проснулась окончательно, сползла с Дика и торопливо натянула на себя лохмотья. Одно надо признать — это были самые аккуратные и чистые лохмотья в мире. Отстиранные до состояния полной стерильности. Жаль, что их так мало осталось.
Девушка побрела к воде. Пушистая пена набежала на босые ноги, игриво отхлынула. Снова набежала.
Констанция прижала пальцы к вискам. Неужели она действительно сходит с ума?
Ничто в мире не имело значения в эти последние трое суток. Университет, Канада, профессор Малколм, диплом, Рокси — все это было сном, иллюзией, чем-то далеким и невыразимо скучным. Реальным казался только пустынный белый пляж, да немыслимые цветы, да еще крепкие, теплые руки, обнимающие ее с заката до рассвета. Руки Дика…
Кто он такой, ты хоть это знаешь?
Знаю, он мне рассказал…
То есть ты знаешь только то, что он тебе рассказал. Отлично. Еще лучше то, что ты намерена сидеть на этом клочке суши, питаться мидиями, водорослями и непонятными шишками, пить воду из кокосовой скорлупы и заниматься любовью с утра. До… утра. Так не бывает, деточка.
Но что же мы можем поделать…
Не знаю. Что-то должно произойти. Так устроен мир. Во всяком случае, будет намного лучше, если ты протрезвеешь, придешь в себя и вспомнишь о том, что в мире есть и другие люди. Некоторые из них тебя ждут. Волнуются за тебя. У некоторых ты вообще состоишь на службе.
А Дик Джордан… Не забудь, ты должна ему четыреста баксов.
Констанция закусила губу, чтобы не разреветься в голос. Очарование утра исчезло. Вода оказалась холодной, кожу щипало от соли, желудок сводило голодной судорогой, в волосах колтун…
— Доброе утро, любовь моя.
Она обернулась — и мгновенно отвела глаза. Спавшая с глаз пелена сладкого безумия больше не позволяла Констанции Шелтон смотреть на голого мужчину.
— Дик, ты не мог бы… одеться.
Дик рассмеялся, в три прыжка догнал ее, заключил в объятия.
— Эй! Тебе приснился плохой сон? Ты мрачная. Есть хочет моя девочка! Сейчас я нырну…
— Дик!
— Я здесь. Ты сердишься, красавица?
— Нет. Оденься, пожалуйста. Я не могу так разговаривать…
Его голос понизился и слегка завибрировал от скрытого желания.
— Я знаю, ЧТО мешает тебе сосредоточиться. А как оно мне мешает, если б ты знала. Я уже изнемогаю без тебя, светлая…
Она оттолкнула его от себя, отвернулась, скрестила руки на груди. Дик мгновенно перестал дурачиться, повернулся и пошел за остатками своей одежды. Конни украдкой бросила на него взгляд и вздохнула. Даже в драных брюках цвета хаки он выглядел потрясающе.
— Я готов, мэм. Одет, будем считать, умыт, внимательно слушаю.
— Дик, не надо…
— Я понятливый. Не надо — так не надо. Что случилось, Конни?
Она еле сдерживала слезы.
— Почему… почему нас не ищут?
Дик серьезно посмотрел на нее, кивнул, потом осторожно взял за руку.
— Понятно. Не расстраивайся, маленькая. Нас ищут. Наверняка ищут. И найдут. Я понимаю, тебе тяжело это все выносить, прошел первый шок, теперь ты испугалась…
— Не надо теории, Дик. Это я — психолог. У меня не было никакого шока.
— Ты психолог, но не Железный Дровосек. Ты попала в экстремальную ситуацию.
— Ты тоже.
— Я в ней живу последние четырнадцать лет, мне проще.
— Дик… Что ты обо мне думаешь?!
Это прозвучало почти как крик. Конни по-прежнему не смотрела на молодого человека, но ждала ответа. Дик это чувствовал.
— Эй! Светлая, ты чего? Ты про нас?
— Да! Про нас. Про себя. Про то, что со мной произошло, про то, как ты это воспринимаешь…
Дик был серьезен, как никогда.
— Я думаю, Конни, что ты… очень развратная и распущенная женщина.
У нее даже дыхание перехватило, и она смотрела на Дика во все глаза, не в силах вымолвить ни слова.
— Еще я уверен, что ты лишила меня девственности и надругалась над моим молодым горячим телом. Ты хищница, Конни. Безжалостная пожирательница мужчин. Нас не найдут, найдут только тебя, а рядом — мой иссохший трупик. Я умру от полового истощения, и ты прикарманишь мою стоянку на аэродроме. Пустишь ее в дело, станешь жить на нетрудовые доходы…
Она сделала единственно возможное: завизжала и кинулась на него с кулаками, а Дик с хохотом увернулся, перехватил ее за талию, и оба повалились в воду.
Через полчаса мокрые тряпки привычно сушились на песке, а Конни всхлипывала в объятиях Дика.
— Ты гад, гад, понял? Ты смеялся надо мной. Издевался.
— А ты дура. Понесла какую-то чушь. То, что я говорил, ты думала. Про меня. Приятно мне это?
— А что мне делать? Я не понимаю, что я, где я, почему все это со мной случилось, что будет дальше…
— Это как раз просто. Дальше у нас будет мальчик. Потом — девочка. Потом еще мальчик, и еще мальчик, потом еще одна девочка, а там — как пойдет.
— Дик, я ведь серьезно, а ты опять смеешься…
— Послушай меня, женщина. Не вырывайся, не выпущу все равно. Так вот. Ты была очень серьезной всю свою жизнь. Ты шагу не сделала вправо-влево. Шла по струночке. Мало того, была уверена, что это и есть жизнь. Долг. Обязанность. Правило. Это называется — разум.
— Дик, я…
— Тихо! А то поцелую! Вот, значит. Потом жизнь преподносит тебе сюрприз. Согласен, можно бы и полегче, но сие от нас не зависит. И ты испугалась. Нет больше правил, нет твоего привычного мира, нет обязанностей. Есть что-то другое. Что-то, заставляющее тебя без раздумий и колебаний отдаваться малознакомому парню на необитаемом острове, что-то, позволяющее ему поверить и доверить себя и свою жизнь. Это называется чувство, Конни.
