– Вы интересуетесь библейскими пророчествами? Вы верующий? – осведомился Крей.
– Не совсем так… – признался Тим.
– Не поймите меня превратно, – продолжал Крей. – Я отнюдь не набожен. Я скептик, а не верующий. И все-таки мы должны вести себя как подобает верующим людям. Я знаю, что, будь я верующим, я тратил бы деньги и время на то, во что верую, – на религию, политику. Так я и поступаю независимо от того, верую я или нет. А именно – трачу деньги. Я прочел немало книг по богословию и политологии, остановился на случайном наборе убеждений и с тех пор придерживаюсь их. В их основе лежит не вера, а решение, которое не столь подвержено темпераменту и не так зыбко, как вера. А вы смогли бы охарактеризовать свою веру как непоколебимую?
Тима загнал в тупик этот неожиданный экскурс в философию. Он пробормотал, что тоже до сих пор избегал приверженности какой-либо одной жесткой нравственной системе. Во время учебы в швейцарском пансионе у них с Сисом был один учитель химии, который считал, что дети представителей разных народов подобны неустойчивым химическим соединениям. Однажды он изрек: абсолютно известным ему человек склонен считать то, к чему он должен проявлять наибольшее недоверие. Эти слова Тим воспринял близко к сердцу, и хотя не отказался от некоторых абсолютных принципов, к примеру о том, что убивать грешно, в остальном он отвергал любые нравственные догматы, которые казались слишком замысловатыми, в том числе насаждаемые религией, в пользу инстинктивной порядочности, опирающейся на твердый фундамент: запреты лгать, проявлять жестокость и уж тем более убивать или воровать.
В целом же он руководствовался принципами умеренного гедонизма и чувства ответственности только по отношению к тому, что было вверено ему лично, и не тратил слишком много сил на большой мир, который все равно не сумел бы изменить к лучшему живущий впроголодь писатель. Впрочем, Тим замечал, что иногда в его писанину вкрадываются противоречивые высказывания, особенно если речь в ней идет о таких предметах, как массовые убийства в Африке или коррупция в политических кругах Франции. Если бы он твердо знал, что его действительно читают, он был бы более снисходителен к своей склонности полемизировать.
– О чем говорится в этих манускриптах? – полюбопытствовал Тим.
– О конце света, разумеется, с более или менее конкретными подробностями, порой весьма колоритными – как в испанских пророчествах об огнедышащих драконах, которые сожгут все сущее, воспламенив леса чешуйчатыми пылающими хвостами. А вот и изображение огнедышащего дракона.
Утро пролетело для Тима незаметно. Крей оказался замечательным, на редкость словоохотливым собеседником.
В полдень Тим расстался с ним и направился в отель «Мистраль». Как он и предсказывал, женщина за стойкой возмутилась, услышав просьбу открыть номер исчезнувшего месье, и ее пришлось долго убеждать, приводя разумные доводы. Месье не появлялся в отеле с субботы, то есть почти четыре дня, и никого не предупредил о своем отсутствии. Они никоим образом не нарушат правила отеля, тем более что там предписывается открывать номер и выносить из него вещи в случае, если постоялец куда-то пропал и не собирается платить. Но багаж Габриеля Делии не отдали: согласно тем же правилам, его следовало запереть в камере хранения. Служащая отеля потребовала, чтобы Делия и Тим присутствовали при сборе и выносе вещей во избежание дальнейших жалоб.
Из любопытства Тим согласился присутствовать при сборах. Подобно Делии, он ожидал, что в комнате они увидят беспорядок, оставленный теми, кто поднял здесь шум предыдущей ночью, однако номер выглядел вполне опрятно. Пиджак лежал на кровати, горничная положила в ванную новый кусок мыла, на подставке стоял открытый чемодан и бумажный пакет, небольшой рюкзак – на комоде. На полочке в ванной нашлись бритва и расческа.
– Закройте чемодан, и мы снесем вещи вниз, – сказала служащая отеля, когда Тим и Делия собирались уйти из номера. – Тем не менее месье придется заплатить за четыре ночи и за хранение вещей, или же вы будете вынуждены заплатить за него.
Понизив голос, точно боясь, что женщина-портье подслушает ее, Делия сообщила Тиму, что больше не желает оставаться здесь ни на одну ночь.
– Здесь происходит что-то странное и страшноватое.
– Очень может быть, – согласился Тим.
– Я перебралась бы в другой отель, но мои деньги до сих пор не пришли. Они застряли где-то в пути. И мне не всегда передают сообщения от тех, кто звонит мне.
Тим не смог придумать ничего лучшего, кроме как предложить Делии переночевать у Анны-Софи.
Эстелла была не то чтобы бессердечной или равнодушной – просто не разбиралась в церемониях, по крайней мере по ее собственным словам. Иногда она беседовала с Тимом о свадьбе, и таким образом ему досталась роль посредника между Эстеллой и ее дочерью, вынужденного терпеливо объяснять Анне-Софи опасения ее матери. Эстелла призналась ему, что ей неприятно подводить Анну-Софи неумением почувствовать всю важность момента и оказать помощь, незнанием деталей церемонии, отсутствием творческих идей по поводу платья или свадебного ужина.
– Для этого необходимо вдохновение, полет фантазии – я все понимаю, но церемонии давно перестали нравиться мне. Au contraire, ритуалы пробуждают во мне скепсис, наводят на мысли об обманутых ожиданиях и обреченности. И все-таки, дорогой Тим, я полна надежд на то, что ваш брак окажется удачным. И вправду, чем он не идеален?
– Он будет удачным, – заверил ее Тим. – Анна-Софи обожает строить планы, она на редкость организованная женщина.
– В самом деле! Она поистине удивительна. Мне почти нечего добавить к ее совершенству. – Тим так и не понял, иронизирует Эстелла или говорит всерьез.
Что касается приглашений, Эстелле предстояло написать мадам Нолинджер, даже обеим дамам Нолинджер, в Мичиган, но прежде выяснить у Тима, как его родители предпочитают называть себя. Тим старался не упоминать о том, что его родители в разводе, и потому не знал, известно ли об этом Анне-Софи и Эстелле, несмотря на два разных мичиганских адреса. Возникли вопросы и о том, следует ли воспользоваться титулами, званиями, воинскими чинами. К примеру, воевал ли отец Тима? (В последний год войны он служил рядовым матросом – других подробностей Тим не знал.) Он объяснил, что его отец служил в армии и, хотя в молодости он получил степень магистра в области театрального искусства, вряд ли захотел бы, чтобы об этом упоминалось в приглашении. Что до матери Тима, он никогда не слышал ни о каких ее титулах или званиях, которые могли бы украсить приглашение, отпечатанное на листе плотной бумаги.
