И вот, став виновницей ареста американца, Анна-Софи вдруг испытала желание вырвать его из лап полиции, для начала заявив, что она вовсе не возражает против его пребывания на складе. Возмущенные, хлесткие фразы, адресованные полицейским, проносились у нее в голове. Но поскольку излить негодование на тех, кто увел незнакомца, было невозможно, она обрушилась на тех полицейских, которые по-прежнему торчали возле опечатанного склада месье Будерба. Ей объяснили, что они тут ни при чем. Им не известно, куда увели американца.
Негодование Анны-Софи подхлестывалось тем, что она невольно оказалась пособницей полиции. Она попыталась исправить положение.
– Как свидетельница и соседка, уверяю вас, – она была готова поручиться, что американец только что оказался на месте преступления и не имел к нему никакого отношения; ни она, ни ее коллеги ничуть не встревожились, обнаружив его на складе, – ничего не пропало.
Полицейские нетерпеливо выслушали взволнованную, миловидную молодую женщину в короткой клетчатой юбке, не скрывающей стройные ноги, и в платке от Эрмес с рисунком стремян и пряжек. Сержант помог ей прикурить сигарету, коснувшись ее пальцев, и заверил, что они никак не связаны с арестом незнакомца, что этим занимается совсем другое подразделение, которое охотилось за ним несколько дней.
– Мадемуазель не следует винить себя.
– Какая разница, – отозвалась безутешная Анна-Софи.
Попрощавшись с мадам Экс, взволнованная неловким, постыдным чувством вины и своей неприглядной ролью в аресте несчастного американца, Анна-Софи зашла к мяснику и всецело сосредоточилась на том, что купить к ужину. У мясника она взяла полкило телятины, решив приготовить тушеное мясо, у зеленщика – молодую морковь, репу и пригоршню мелких луковиц. Тушеная телятина под белым соусом удавалась ей лучше всего, испортить это блюдо было практически невозможно, и кроме того, его обожал Тим. На ужин она решила подать вареный рис и клубнику на десерт – с сахаром, но без сливок. Отличный ужин, после которого они займутся любовью. Эти два вида деятельности тесно связаны и в жизни, и в литературе – как в книгах Эстеллы д’Аржель, где практичная англичанка мадам Фостер не рекомендовала злоупотреблять сливками или специями, утверждая, что это отразится на сексуальных отношениях.
Но почему? Это напомнило Анне-Софи целый отрывок из романа «Плоды», самый унизительный из всех, в котором ее мать пустилась в пространные рассуждения о том, что она называла «женственными сливками», и с похвальной дотошностью сравнила их запах не только с ароматом моря, но и с запахом несвежей трески, тем самым на долгие годы поколебав уверенность Анны-Софи в себе и в действенности гигиенических процедур – ей было восемнадцать, когда она впервые прочла «Плоды»…
Она понимала, что просто оттягивает минуту, когда ей придется сообщить девушке из отеля «Мистраль», что ее друг найден и вновь потерян и что он, вероятно, в полиции. Анна-Софи считала, что должна сразу же отправиться в отель, но не смогла заставить себя сделать это. Поэтому она так изумилась, увидев Делию в своей гостиной.
– Кто-то пытался вломиться ко мне в номер! – объяснила Делия уверенным голосом. – Понимаю, это похоже на паранойю, но вчера ночью я видела, как поворачивается ручка моей двери, а на улице под окнами все время стоял один и тот же человек. Вот Тим и привез меня сюда.
– Наверное, кто-то просто ошибся дверью, – успокоила ее Анна-Софи. – Будем надеяться на лучшее. Со мной такое случалось во время поездок на юг. У меня есть свои секреты, как запирать дверь.
Пока Анна-Софи готовила ужин, Делия сидела в гостиной.
Тим появился в половине восьмого и налил обеим по бокалу портвейна. Он удержался от вопросов, когда Анна-Софи рассказала об аресте американца, о том, какую роль она сыграла в этом событии, и о том, как всю неделю ей казалось, что кто-то прячется на складе – возможно, Габриель. Она никак не объяснила, почему до сих пор молчала об этом. Наверное, из любопытства, из желания узнать, что будет дальше, или из боязни показаться смешной выдумщицей, а может, в попытке уберечь незнакомца. Или из нежелания помочь американке – впрочем, Анна-Софи надеялась, что в этом ее никто не заподозрит.
– А если он и вправду опасный убийца, меня наградят медалью! – со смехом заключила она – эта мысль казалась ей чудовищно нелепой.
Но Делия, похоже, не поняла, что ее собеседница просто шутит: ее глаза наполнились слезами, голос зазвенел от ярости.
– Я так и знала, что он не просто ушел и бросил меня! – воскликнула она. – Он не говорит по-французски, срок действия его обратного билета ограничен, он…
– Он отлично говорит по-французски! – возразила Анна-Софи. – Тим разузнает, где он сейчас находится.
Анна-Софи старательно сняла пену с кипящего бульона, в котором уже варилась нарезанная кубиками телятина.
– Почему же вы не сказали ему, где я? – спросила Делия.
– Потому что об этом он знал.
– Надо найти для него адвоката, – настаивала Делия. – Как это здесь делается? Надо ли позвонить в американское консульство? Даже если я вскоре получу паспорт, я не смогу бросить Габриеля…
Она тараторила без умолку, ее лицо исказила почти болезненная гримаса. Анна-Софи положила в бульон морковь и остальные овощи и приготовилась выслушать рассказ Делии.
Ночь после убийства, вторая ночь, проведенная во Франции, была еще свежа в памяти Делии. Было уже поздно, ей не спалось, когда Габриель вошел к ней в комнату и сел на кровать. Больше в номере сидеть было не на чем, если не считать жесткого стула, и Делия села рядом с Габриелем. События минувшего дня потрясли его сильнее, чем Делию, – это она поняла по тому, каким невидящим взглядом он смотрел в угол, как болезненно хмурился.
– Черт, за что же его убили? Кто это сделал?
Место убийства выглядело жутко, но его растерянность и негодование нельзя было объяснить только этой причиной. Делия видела, что он вздыхает и хмурится не потому, что в нем проснулись сострадание и гуманизм. Его лоб покрылся потом, как от страха.
– Кто? Гейб, скажи мне.
– Не знаю. Я ничего не знаю!
– Это убийство имеет какое-то отношение к тебе?
– Ко мне? С какой стати? – удивился он. – Но он мертв, а я должен был встретиться с ним и заключить сделку.
Ошибиться было невозможно: Габриеля терзал страх. Родившись вдали от Америки, он, несомненно, повидал немало ужасов, и теперь они воскресли в его памяти. Но Делия ранее ни с чем подобным не сталкивалась, потому и не слишком нервничала. Да, зрелище было ужасным; она понимала, что никогда его не забудет, однако ощущение нереальности, невозможности происходящего не позволило ей в полной мере испытать животный страх.
