— Мой акцент?
Луиза наконец развязала серебряную ленточку.
— Твой французский акцент, — радостно проговорила она. — Только не говори, что ты о нем забыл.
Роберт усмехнулся:
— Ну, забыл. Мне кажется, что я говорю на самом правильном английском, какой только может быть, а оказывается… Кстати. Завтра я улетаю во Францию. Проведу Рождество с Вероникой. Меня не будет две недели.
— Ох.
Луиза замерла. Она так старалась, чтобы ничто не испортило их короткое свидание, и вот… Упомянув о Веронике, он заставил ее вспомнить о множестве неприятных вещей, о которых ей не хотелось думать.
— Я не могу делать вид, будто ее не существует, — сказал Роберт, заметив, как помрачнела Луиза.
— Знаю. А я не могу не желать, чтобы ее не было.
— Ты не права. Я счастлив, что она есть. Но я могу сделать так, чтобы она тебя не тревожила. Вероника больше не будет вмешиваться в вашу жизнь.
— Дело не в этом. Понимаешь…
Она покачала головой. Нет, она не могла признаться. Не имеет смысла взваливать на Роберта свои страхи. Они не имеют к нему отношения.
— Что?
— Ничего. Когда я с тобой, все в порядке. Давай не будем портить это время.
— Достань подарок.
— Вот, — подошла розовощекая официантка. — Думаю, я все принесла правильно.
— Да. Спасибо, — улыбнулся Роберт, и девушка просияла.
— Ой, Роберт! — воскликнула Луиза, достав из пакета серебряную чашу на высокой тонкой ножке и с двумя ручками.
— Это для твоего здешнего дома. Бетти сказала, что ты никогда не продашь его, ну, и я подумал, что она замечательно в него впишется.
— Чудо какое! Она старая, да?
— Да. Семнадцатый век. Любовная чаша. Я увидел ее в магазине и не мог оторвать глаз.
— Здорово. Я буду думать о тебе каждый раз, когда посмотрю на нее.
Луиза подалась к Роберту, чтобы поцеловать его в щеку, но он повернулся, и их губы встретились. Луиза сама не поверила, как все ее существо было потрясено этим почти случайным прикосновением.
— А у меня нет подарка, — смущенно пролепетала она.
— Эти полчаса — лучший подарок.
Расставшись с Робертом, Луиза купила шелковый галстук для Майкла и туфли для матери. Но, прежде чем возвратиться в Оффертон-манор, Луиза зашла к себе домой на Чесил-стрит. Дэниел вырос уже настолько, что его стало трудно укладывать в машине и вытаскивать из нее, потом держать одной рукой, чтобы отпереть дверь. Справившись с замком, Луиза вошла внутрь и поставила чашу на каминную полку.
— Буду ли я когда-нибудь сидеть здесь и смотреть на нее? — вслух проговорила она и перевела счастливый взгляд на довольную мордашку сына. — Что ждет тебя в будущем? Что нас ждет в будущем?
Майкл остановился на лестнице и выглянул в окно. Огромное поместье было полно детскими криками, смехом, запахом еды. Вероника была бы счастлива, подумал он. Он не хотел вспоминать о ней, но не мог ничего с собой поделать. Ночью выпал снег, и дети мгновенно забыли о рождественских подарках. Он смотрел, как они бегают в поисках следов.
— Смотри, смотри! — завопил Мильтон.
— Вот еще, эти побольше, — отозвался Руперт.
Появился Дик Кэри.
— Маленькие — кроличьи, а те, что побольше, — лисьи.
— Лиса охотилась на кролика? — огорчился Мильтон.
Майкл улыбнулся:
— Скорей всего. Если поискать, то наверняка где-то будет кровь.
— О нет, мне это не нравится, — убежденно сказал Руперт. — Кролик должен был убежать от нее.
— Должен, — повторил Мильтон.
— Тогда пошли и закончим со снеговиком. Майкл смотрел, как Дик ведет ребятишек на задний двор подальше от неприятных сюрпризов, и подумал, что Дик и Лиззи Кэри заботятся о детях, словно они им родные. Интересно, почему у них нет детей?
Зазвонил телефон, и Майкл вернулся в кабинет. Рождество, дети и даже Вероника были забыты. Дела есть дела. Всю предыдущую ночь он был занят. Даже не пошел вместе со всеми на службу и остался дома с Тарой, Дэниелом и Мелани, которая присматривала за детьми. Потом Луиза заглянула к нему и позвала вниз, но он отказался.
— Мне надо поработать, тогда утром я буду свободен.
Луиза взглянула на горы бумаг у него на столе и оставила его в покое.
— Если желаешь и на Рождество делать деньги, воля твоя.
Майкл хотел ей сказать, что он не делает деньги, а всего лишь пытается спасти то, что у него есть, но не смог пересилить себя и признаться в неудаче. Майкл Барух не знает неудач, и так должно быть всегда. Мировой спад его не коснется.
Он взял трубку.
— Да?
Звонил Марк Леман.
— Ничего не изменилось. Придется брать в долг.
— Возьмем.
— А если так будет и дальше?
— Этого не может быть.
— А если спад на рынке не прекратится?
— Перестань ныть. Ты же сам сказал, что надо брать в долг. Я не собираюсь сдаваться. Кто боится, тот не выигрывает. Запомни это.
— Ладно, — ответил Марк. — Счастливого Рождества.
Майкл не ответил.
— Прекрасно, — сказала Бетти, обводя взглядом всю компанию, сидевшую за большим столом. — В первый раз мне не надо готовить на Рождество. Все очень вкусно.
— Боже! Я чувствую себя виноватой, — заявила Евгения. — Надо было хоть изредка что-то готовить.
— Зачем ты вспоминаешь Бога? — спросила Наташа. — А мне запрещаешь.
— Взрослым можно, — весело проговорила Бетти и подошла к Наташе. — Ты сегодня очень хорошенькая, дорогая. И платье на тебе прелестное.
— Ой, оно старое, — зарделась Наташа и стрельнула взглядом в сыновей Тины, которые как раз в это время обсуждали с Гордоном марки мотоциклов, так как они пока интересовали их больше, чем десятилетняя девочка.
— Я с ужасом жду того дня, когда мои мальчишки усядутся на мотоциклы, — сказала Тина, обращаясь к Майклу, и посмотрела на Дэниела, посаженного между Луизой и Бетти. — Подождите немного и сами поймете.
— Не рановато ли? — Майкл попытался представить, каким станет его розовощекий малыш через десять лет.
— Ну, нет. Время летит быстро.
Лиззи Кэри внесла блюдо с индейкой и поставила его перед Майклом.
Бетти подождала, когда Дик и Мелани поставят на стол пышущие жаром овощи, и сказала:
— Прежде чем Майкл разрежет индейку, и, прежде чем вы уйдете, я хочу поднять бокал за нашу замечательную повариху и ее помощников. — Лиззи, Дик и Мелани просияли. — И еще я хочу выпить за Майкла, хозяина дома и устроителя нашего пира.
Майкл улыбнулся. В глазах окружавших его людей он видел только доброту и дружелюбие и знал, что все они, даже Луиза, хотят, чтобы он вошел в их круг, стал в нем своим и разделил их радость. Но он не мог. У него было странное чувство, будто он огорожен непроницаемой стеной и не может вырваться из своего холода и войти в их волшебный теплый мир.
