Шелби не знала, но сейчас этот вопрос волновал ее гораздо больше, чем когда она приехала в Луисвилл. Клей заставил ее задуматься об этом. Он так хорошо чувствовал себя здесь, и неважно, что семья постоянно донимала его своими надеждами, зато у него была эта самая семья. А у Шелби ее не было.
Шелби распаковала сумку. Она успела забыть о том, что Клей уложил сюда ее черную кружевную пижаму, и вспомнила об этом, только когда увидела ее.
Почему он это сделал? Пижама была такой прозрачной, такой интимной! Может быть, он сделал свой выбор, представив в воображении, как соблазнительно будет выглядеть в ней Шелби? Несколько раз, что Шелби побывала в его объятиях, она чувствовала, что в последний момент Клей сдерживает себя. Ей казалось, он делает это потому, что считает ее прежде всего журналисткой и только потом — женщиной. Но пижама ставила под сомнение это умозаключение.
Клей достаточно ясно показал ей направление своих мыслей. Она быстро разделась и надела на себя прохладную прозрачную рубашку. Ткань приятно скользила по телу Шелби. Затем она надела черные кружевные штанишки.
В комнате для гостей висело большое зеркало. Шелби медленно повернулась, чтобы взглянуть на свое отражение. Из зеркала на нее смотрела вовсе не журналистка, озабоченная поиском персонажей для своих острых статей. В зеркале отражалась молодая красивая женщина.
Стук в дверь испугал ее. Но затем Шелби вспомнила, что должна была выставить наружу поднос. Она быстро схватила тоненький халатик, который Клей тоже упаковал в сумку. Не годится показываться Мейпсу в одном нижнем белье.
— Извиняюсь, — сказала Шелби, приоткрывая дверь.
— За что извиняешься? — вежливо поинтересовался Клей.
Удивленная, Шелби едва смогла выдавить:
— Я забыла выставить за дверь поднос. Я… была не слишком голодна.
Клей жадно пожирал глазами кудрявые волосы Шелби и халатик, облегавший ее гибкую фигуру. Через тонкую ткань проступали черные кружева. Оба знали, что ночная рубашка, которая осталась лежать на дне сумки, была длинной и в цветочек. Шелби сделала свой выбор. И Клей оценил это.
Шелби плотнее запахнула халатик, но это оказалось плохой защитой от жадного взгляда Клея.
Взяв поднос, он выставил его за дверь. Теперь их наверняка никто не побеспокоит.
— Я пришел посмотреть, хорошо ли ты чувствуешь себя тут, — сказал Клей. Она молчала, и он поспешно добавил: — Если хочешь, я могу уйти. Ты выглядишь усталой.
На самом деле Шелби чувствовала себя более бодрой, чем все последние дни. Однако к ее приятному возбуждению странным образом примешивался страх. Она хотела Клея, но это было неразумно, потому что Шелби не знала, как он относится к ней на самом деле. Она принадлежала к тому типу женщин, которые, однажды попав в объятия мужчины, затем полностью зависят от него и физически, и эмоционально. Сердце ее было открыто. Но слишком трудно было догадаться о том, что испытывает Клей.
Сегодня Шелби ясно видела в его глазах искорки желания. Разве сможет она прогнать Клея?
— Нет, останься, — услышала Шелби откуда-то издалека звук собственного голоса. — Заходи.
Клей вошел и остановился у двери. Кровать, разумеется, была не лучшим местом, где можно было посидеть и поболтать, однако она маячила в глубине комнаты, словно невысказанный призыв. Атмосфера сделалась еще напряженнее, когда оба подумали о том, что у Шелби под халатиком надета черная пижама, наводящая их обоих на одинаковые мысли. Наконец Клей вспомнил о цели своего визита, сел в кресло с низкой спинкой, а Шелби уселась напротив.
Она выглядела посвежевшей, но под глазами по-прежнему лежали тени усталости — или беспокойства? Шелби казалась человеком жестким и решительным, но за последние два дня Клей успел узнать ее уязвимую сторону. Сделанное в субботу мучительное признание показало Клею, как отчаянно Шелби нуждается в том, чтобы узнать как можно больше о загадочной личности своей бабушки.
Поэтому сегодня Клей решил рискнуть и посвятить Шелби в кое-какие детали прощального письма Дезире. И все же он боялся, что как только Шелби узнает о фактах, упомянутых в письме, безудержное любопытство заставит ее добывать новую информацию. Клей решил начать издалека.
— Я хочу еще раз извиниться, — начал он. — За то, что сразу не сказал тебе про письма. Ты имела право знать. И вламываться в твой дом, конечно, было непростительной ошибкой.
Слова Клея, казалось, сняли с нее напряжение. Она откинулась на спинку кресла, халатик натянулся на ее изящной фигуре.
— Клей, я тоже наговорила тебе в ту ночь многое, о чем теперь жалею.
Клей горько усмехнулся.
— Что бы ты ни сказала, я сам на это нарвался, когда залез к тебе в дом, а потом еще оскорбил тебя, заговорив о твоей журналистской порядочности.
— Все равно, то, что сказала я, было непростительно.
Клей заглянул в глаза Шелби.
— Разве?
— Да, — Шелби выпрямилась, халатик слегка распахнулся. — Когда ты отвечал на мои упреки, ты защищал свою семью. Ты ведь, конечно, задавал себе вопрос, не захочу ли я отомстить, узнав о письмах. Скандальная статья вполне могла задеть тех, кто по вполне понятным причинам не хочет вмешательства в свою личную жизнь.
Именно об этом Клей думал тогда и продолжал думать сейчас.
Шелби ободряюще улыбнулась ему, свет лампы падал на ее лицо, подчеркивая высокие скулы и белизну кожи.
— Никакой статьи не будет, — сказала Шелби. — В ту ночь мой гнев был вызван тем, что ты влез в мой дом, а потом обвинил меня в том, что я ставлю работу превыше семьи. Ты был прав в одном. Я действительно ставила свою работу выше семьи, потому что никогда не чувствовала, что у меня есть семья. Работа была моим единственным достижением в этой жизни, потому что я не чувствовала своей связи с Дезире. А теперь чувствую. Я так много успела о ней узнать и должна продолжать поиски, пока не узнаю все!
У Клея в мозгу тут же зазвенел сигнал тревоги. Именно этого он и боялся. Тот факт, что Шелби не собирается публиковать историю отношений Форда и Дезире, вовсе не означал, что можно успокоиться. Узнав новые детали их романа, она все равно будет лезть вон из кожи, чтобы раскопать все до конца. Решимость Шелби ясно доказывал румянец возбуждения на ее щеках, крепко сжатые губы и то, как она ударила кулачком по колену, произнося слово «все». Какая страстная, упрямая женщина! Клею нравился этот огонь, горевший внутри Шелби, несмотря на то, что ее неутолимое любопытство сулило беду ему, а возможно, и ей самой.
— Шелби, это может оказаться опасным. Кто-то еще хочет заполучить эти письма. Я приказал установить у тебя дома надежный замок, сигнализацию и прожекторы. Но оконные рамы такие старые и перекошенные, что их можно только поменять — запереть как следует невозможно.
