— А ты нет?
Элен вздохнула.
Я сказал:
— Даже если она ему совершенно не подходит, это для него возможность испытать, что такое самостоятельность. Кажется, Тим не прочь попробовать, иначе он не съехался бы с ней. Если только это не минутный порыв.
— Это могло быть так, если бы решение исходило от него. Но я уже говорила, у меня такое чувство, что Пэтси подобрала его в порыве каких-то материнских чувств. И может так же легко его бросить.
— Мы не сможем защищать его всю жизнь.
Элен не ответила. Внезапно ее профиль стал упрямым. Она чудесно выглядела, но показалась мне сильно постаревшей. На самом деле она мало изменилась с последней нашей встречи, просто я невольно сравнивал ее с Клио. Эта мысль заставила меня устыдиться. Я отвернулся и посмотрел в окно. Мы ехали по незнакомому мне району северного Лондона. Загородные дома конца эпохи королевы Виктории, цветные фонарики, ухоженные палисадники, чисто выметенная мостовая, узкие улицы с двумя рядами магазинов, кошерные мясные лавки. Была пятница, и навстречу попадались правоверные иудеи в больших плоских фетровых шапках и пейсах. Затем мы свернули за угол, пересекли невидимую границу, и те же дома внезапно стали неузнаваемыми: облупившаяся краска, выбитые окна. Автомобили с погнутыми бамперами, ржавеющие в сточных канавах, жизнерадостные черные лица, африканские прически. Другой мир. Другая страна. Мне пришло в голову, что здесь можно было бы написать пару неплохих картин для моего лондонского цикла. Я сказал:
— Поразительно, как люди меняют местность, в которой живут.
Элен злобно ответила:
— Он тебе надоел, правда? Ты махнул на него рукой. Это видно невооруженным глазом! Должно быть, он тоже это заметил. Как ты думаешь, почему он ушел из дома? Дело не в этой девушке, а в мальчике, маленьком мальчике. Ты захотел вернуть время, когда Тимми был маленьким, обворожительным и подавал надежды. Поэтому ты бросил его и решил начать все сначала. — У Элен сморщился подбородок. — Черт побери, я не хотела… Я не должна была так говорить. Даже если это правда. Я должна была радоваться за тебя.
— Господи Иисусе, — пробормотал я. — Ты сама хоть понимаешь, что говоришь? О Господи! Кто бросил его первым? Ты ушла…
— Я не ушла. Это ты…
— Кстати, как поживает Тед?
— Ох, какой же ты подлый! Подлый и жестокий! Я уже говорила тебе, что случилось. Но ты никогда меня не слушаешь. Жизнь Теда превратилась в кошмар. Его жена выписалась из больницы, они больше ничего не могут с ней сделать, одна нога парализована, и лучше уже не будет. Тед выбивается из сил, ухаживая за ней…
— Извини, я не знал…
— …а она день и ночь кричит на него. Бедный Тед так раскаивается, но она не дает ему житья, говорит, что никогда его не простит…
— Мне очень…
— …и правильно делает, сука несчастная, — закончила Элен с ноткой странного ликования в голосе, а потом покосилась на меня. Она мрачно улыбалась, ее лицо было залито слезами.
— Мне действительно очень жаль жену Теда… — начал я и тут же осекся. — Элен, ради Бога, следи за дорогой! Ты что, тоже хочешь попасть в аварию? О Господи, перестань плакать… сверни на обочину и дай мне сесть за руль. Пожалуйста.
Она ударила по тормозам; меня бросило вперед, и в грудь больно впился ремень безопасности. Элен выскочила из машины и стала обходить ее спереди. Я тоже вышел и сказал:
— Похоже, с тобой нашей старушке пришлось пережить немало приключений. Ты что, участвовала на ней в ралли Монте-Карло? Сзади вмятина. А вот и еще одна….
— Я подавала машину назад и стукнулась о столб ограждения.
— Должно быть, ты делала это на скорости сто тридцать километров в час. Самой подходящей для заднего хода.
Она бросила сквозь зубы:
— Я тебя ненавижу.
Я сел за руль, отрегулировал сиденье и зеркало заднего вида, застегнул ремень и сказал:
— Знаешь, ты чуть не сбила велосипедиста.
— Я всегда говорила тебе, что у этой машины плохой обзор. Но ты все равно купил ее. Ты говорил, что хочешь открытую машину, потому что любишь солнце и ветер. Но на самом деле ты думал, что она быстрая и новая. Надеялся, что стоит тебе остановиться у светофора, как в нее будут прыгать прекрасные блондинки.
— Если машина тебе не нравилась, зачем же ты ее взяла? Я мог бы оставить ее себе, а тебе купить другую.
— Разве ты забыл, что тогда мы не могли позволить себе вторую машину? Кроме того, ты сам хотел, чтобы я взяла ее.
— Может быть, и хотел. А может быть, надеялся, что ты откажешься.
— Если хочешь, можешь забрать ее обратно. — Она издала странный горловой звук — не то стон, не то смешок. — Вот бы Генри разозлился, если бы услышал меня!
— Он считает, что ты должна была обобрать меня до нитки?
— Не совсем. Но здравый смысл подсказывает ему, что ты был достаточно щедр. Он понимает, почему ты оставил дом за собой: там твоя мастерская, а первобытный инстинкт родственника говорит ему: «Как этот прохиндей смел так обойтись с моей сестрой!»
— Может быть, он просто представляет, что случится с ним, если Джойс когда-нибудь…
— Нет, это совсем другое дело. Генри очень осторожен. И все получается так, как он хочет.
— Но Джойс может считать по-другому. — Я не хотел продолжать этот разговор и быстро сменил тему. — Нет, сейчас мне эта машина не нужна. Я купил микроавтобус и очень этим доволен. Там больше места для моего барахла.
Барнаби нравилось ездить в микроавтобусе, уютно устроившись на заднем сиденье. Он говорил, что чувствует себя «невидимкой»; кажется, это доставляло ему удовольствие. Мне хотелось рассказать это Элен, но я знал, что она не найдет в этом ничего трогательного, и сказал, не глядя на нее:
— Прежде чем мы приедем к Тиму, будь добра привести себя в порядок, иначе он сразу догадается, что мы поссорились. Сама знаешь, как это его огорчает.
— Это всегда было для тебя важнее всего, правда?
— Не огорчать Тима? А для тебя?
— Не будь идиотом. Ты знаешь, что я имела в виду. Я имела… нет, имею в виду вот что: все эти годы он был для нас важнее всего. Тим — единственное, что нас связывало. Все остальное время мы ссорились или отпускали глупые шутки. Как будто ничего столь же важного у нас не было.
Внезапно ее тон стал ровным и спокойным; в нем не осталось ни гнева, ни какого-нибудь другого чувства. Элен смотрела прямо перед собой; взгляд ее зеленых глаз был рассеянным, как будто она сидела на пляже, глядя на море. Я осторожно спросил:
— Ты пытаешься объяснить, почему ушла к Теду? Потому что с ним ты могла говорить серьезно? О чем? Наверное, о себе самой, это то, чего все хотят. Почему ты не говорила мне, что чувствуешь между нами отчуждение? И вообще никогда не заикалась о своих чувствах?
