— А что, что ты придумал? — спрашиваю.
Ястребов закашлялся. Он вынимает из кармана спортивных штанов карандаш-ингалятор и пшикает себе в рот. А Федор подносит ему раскрытую бутылку, судя по цвету жидкости — как раз виски. Эд отпивает несколько глотков прямо из горлышка и сипло говорит:
— Как убить младшего Ястребова, разумеется! Чтобы, наконец, избавиться от его кредиторов и завладеть его деньгами и молодой женой.
— Что?! — я вытаращиваю глаза, отшатываясь от него, веря и не веря.
— А что такого? — Придвигается ко мне Эд. — Когда меня реально затягивало в тоннель из-за этого гада, и был шанс не проснуться, я вдруг понял, что важно, а что нет. Подумал: если выживу, буду тискать хорошенькую вдову, — он хватает меня за запястье; сил у него после спиртного, видимо, прибавилось, хватка просто железная. — Такую девочку на корпоратив привести — все обзавидуются. Погоди, ты успокаивающее когда в последний раз принимала? — Это он спрашивает меня.
Молчу, пытаясь высвободить руку от захвата этого монстра. Точно синяки останутся.
— Ребята, дайте ей еще микстуры, — командует Ястребов. — Не такой, как мне, традиционной.
Федор приносит мне стеклянный стакан с таким же травяным отваром, как раньше предлагал врач; мои зубы стучат о стекло. Меня прямо трясет всю, пока пью. Вдруг вспоминаю вчерашнее сообщение Эда, присланное с неизвестного номера, как будто имеющее скрытый подтекст в вопросе.
— Ты и меня привязал к его смерти, с помощью того сообщения?! — кричу в отчаянии и замахиваюсь, чтобы врезать ему по подлой физиономии.
Перехватывает мою вторую руку и сжимает сильно, почти больно.
— Никогда больше не пытайся так сделать, девочка. Ты ответила: тебе безразлично, есть он или нет; никто за язык не тянул. Или за пальчик. «О, женщины, вам имя — вероломство!» — произносит он слышанную мной где-то фразу. — Ну, что там? — этот вопрос адресован мужчинам, столпившимся возле автомобиля.
— Пациент скорее жив, чем мертв, — почему-то произносит Макс слова из известного мультика, усмехаясь, словно он сейчас паясничает или даже глумится.
— Мадам Ястребова, — говорит Эд, — ты присутствуешь при историческом моменте — испытании чудодейственного противоядия. Как думаешь, что сейчас произойдет? Подсказываю: «Есть многое на свете... что и не снилось нашим мудрецам». Или даже «Ничто не ново под луной». Ну, подумай, о чем я... Не догадываешься? Ладно, я, конечно, совсем не Ромео, а Ярик уж тем более не тянет на Джульетту, но разве ты не видишь аналогию?
— Не понимаю, о чем ты; оставь меня в покое! — выкрикиваю сквозь зубы, все еще пытаясь освободиться.
— Погоди, ты что — не читала Шекспира?! Он теперь не входит в школьную программу?
— У нас не проанглийское образование. Мы подробно изучали русскую литературу.
— Да, чувствую, мне придется серьезно заняться твоим образованием, отличница.
Тут врач, которого я так и не узнала, как зовут, высовывается из машины и зовет Эда к себе. Федор с Максом помогают идти Ястребову, который тянет за одну руку меня. Не понимаю, что происходит, но иду.
— Пропустите вдову вперед, — говорит Эд.
Мужчины расступаются. Подхожу вплотную ко входу в автомобиль и непонимающе заглядываю внутрь. И...
Похоже, я чуть не грохнулась в обморок, когда увидела, как тело моего мужа повернуло голову и посмотрело на меня. Если бы секунду спустя Эд не развернул меня к себе и не завладел моими губами, я бы провалилась куда-то в небытие, а так только дернулась и словно взлетела. Он обнимает меня крепко-крепко, не давая упасть, хотя, помню — с трудом держится на ногах сам.
Его губы сейчас дают мне все — нежность, дыхание, смысл, жизнь. Не обращая внимания на окружающих, он целует меня так же неистово и интимно, как несколько дней назад, когда мы еще не знали, что ребенок во мне уже есть. А значит — теперь это имеет отношение именно ко мне, это — конкретно мне помощь и поддержка, и это точно страсть и любовь.
Я плавлюсь от его внимания. Его нежный и упрямый язык находит во мне какие-то чувствительные точки, от которых мягко и сильно бьется сердце, и разбегаются по всему телу толпы радостных мурашек, и бабочки в животе принимаются кружить в темпе вальса. Большие руки поглаживают меня по спине, его дыхание становится прерывистым и — готова поклясться — его штаны делаются ему малы.
Помню, что мой любимый мужчина прошел где-то рядом со смертью, и там он принял правильное решение больше не издеваться над чувствами — ни над моими, ни над своими.
Сейчас он показывает всем, что он меня любит. Так и должно быть, это совершенно нормально. Мне кажется, сейчас даже звучит музыка — что-то торжественное — или это мое сердце поет. Или наши сердца поют в унисон.
Забываю обо всем, все остальное не важно. Когда Эдуард отнимает от меня свои губы, плотоядно облизнувшись напоследок и снова разворачивая меня к машине, я с удивлением вижу перед собой Ярослава. А он смотрит на меня.
— Ты живой?! — спрашиваю, как будто это не очевидно, несмотря на пачку документов о констатации смерти и множество официальных свидетелей, оставшихся в больнице.
— Не дождетесь, — отвечает Яр чуть слышно.
У меня вытягивается лицо. Что он имеет в виду?! В чем-то обвиняет?
— «Воскресшему» нужен покой! — заявляет врач, и мы отходим от машины.
Почему-то теперь у всех присутствующих вспоминаются или рождаются прямо сейчас шутки, одна за другой — наверно, так сбрасывается общее напряжение. Смех гуляет от группы к группе. Мужчины травят анекдоты на темы жизни и здоровья, не особенно выбирая выражения и словно соревнуясь друг с другом. И я совсем не стесняюсь, перестаю психовать и хохочу вместе со всеми.
В небольшой паузе даже слышу из раскрытой дверцы машины слабое «хи-хи» голосом Ярика — значит, вообще все прекрасно. Эд держит меня за руки, и в местах контакта с его кожей у меня как бы слабые электрические разряды пробегают.
Все замечательно. После шока, точнее двух шоков подряд, моя голова начинает понемногу проясняться. Я вспоминаю слова Эдуарда об ассоциации с пьесами Шекспира, и у меня всплывает на ум слово «инсценировка». Происшедшее с Ястребовыми начинает видеться по-другому. Еще я понимаю, что из всех, кто здесь находится, одну меня не посвятили в эту комедию или драму, смотря с какой стороны на это посмотреть.
— Купилась! — с мягкой улыбкой констатирует Эд, внимательно глядя на меня, должно быть, проверяя — попытаюсь я еще раз влепить ему пощечину или нет.
— Разве можно так поступать с живыми людьми?! И почему мне не сказали? — спрашиваю Эда, натянуто улыбаясь, хотя во мне уже собираются тучи.
— Прости! Это было необходимо для достоверности, — кротко отвечает он, снова приобняв меня и поглаживая мою поясницу, которой его действия, если честно, очень нравятся. — Если бы знала, что Ярик оживет, ты не смогла бы так убедительно исполнить роль. Несмотря на то, что ты не плакала, у тебя прыгали губы, краснели глаза, дрожали руки — так хорошо не сыграешь.
— Ах ты, гад, — шепчу, отстраняясь от его ласки и оглядываясь в поисках чего-нибудь в руку, поувесистей. — А если бы я так расстроилась, что ребенка потеряла?!
— Ты же Ярика не любишь — с чего тебе особенно расстраиваться? И потом, все продумано — тебе приготовили бутыль успокаивающего. Три стаканчика, выпитого под прицелом фотокамер — это сильно, не отвертишься. Кстати, сведения о том, что ты беременна, прессе предоставили. Так что общественное мнение гарантированно на твой стороне, можно это как-нибудь использовать. А как ты ощупывала Ярика! Хорошо, что он не боится щекотки, а то бы, пожалуй, ожил раньше времени. Ты чуть ли не обцеловывала его при всех!
— Ты ревнуешь меня, что ли? Он же, вроде, мой муж?
— Теперь бывший. Вообще все сложилось удачно, я считаю. Конечно, пришлось поработать над тем, чтобы информация «случайно» просочилась туда, куда нужно. Сегодня утром возле «тела» Ярика побывали в том числе директор игорного дома и представители Российских силовых структур. Хорошо, что оперативно все подтянулись, а то сложно было бы держать брата в коме сутки.
