– Сулик, – шепчу, потому что голос на пике эмоций проседает, – ну зачем ты опять вернулся? Скажи, зачем? Неужели не наигрался? Не доломал? Пожалуйста, умоляю тебя, оставь меня в покое.
Последнее уже еле выговариваю, настолько меня колбасит от эмоций.
А в голове одна за одной рождаются идеи, что я могу уехать из родного города сама. Да к той же тетке или дальше, главное, там не будет его. Моего кошмара.
– Машка, дурочка моя, тихо, успокойся, – Султанов широкой ладонью обхватывает затылок и прижимает меня к себе, – всё совершенно не так ужасно, как ты успела надумать. Я всё объясню, – шепчет мне в макушку, касаясь ее подбородком или губами. Не знаю, чем точно, потому что прикрываю глаза и всячески стараюсь побороть слабость.
– Не х-хочу нич-чего знать, – заикаюсь куда-то в мужскую шею, помимо воли втягивая терпкий одуряющий аромат, не торопясь отстраняться.
– Хочешь.
Звучит уверенно и бескомпромиссно.
– Нет.
Некультурно и некрасиво шмыгаю носом.
– Да.
Прижимают меня теснее к сильному большому телу и обнимают двумя руками.
– Сейчас ты меня выслушаешь, потому что на это есть три причины. Первая, ты – девочка не только умная, но и любознательная, и, если откажешься, будешь себя потом поедом есть. Вторая, я все равно, как бы ты не сопротивлялась, тебе все расскажу. И третья, мы должны с тобой закрыть прошлое, чтобы двигаться дальше. В будущее. Вместе.
– Какое будущее, Султанов? – с усилием приподнимаю голову и сквозь мутную пелену слез гляжу в такие близкие, но одновременно чужие глаза. – У тебя дочка есть и жена беременная. Не стыдно? Ах-да, вам же по вашей вере многоженство разрешено. Так что ли?
– Я православный, глупышка, или ты забыла встречу с моей сестрой и ее внешний вид? Да в тех обтягивающих чулках вместо штанов, что она постоянно носит, ее бы ни одна уважающая семья из дома не выпустила, будь мы мусульманами, – улыбается мой кошмар, отчего мимические морщинки около глаз становятся четче. – Я не женат. И Нютка – не моя дочь.
– А папой она тебя называла вполне отчетливо, – кривлюсь, потому что ненавижу ложь.
– Я – ее крестный папа, но она же маленькая, вот и сокращает. К тому же из-за некоторых проблем со здоровьем слегка отстает от своих сверстников в речевом развитии.
– Не верю, – качаю головой, – не верю, – повторяю, глядя в глаза.
– Давай я расскажу тебе всё с самого начала и, может быть, тогда ты передумаешь?
Не разрывая зрительного контакта, мужчина касается моей щеки и стирает мокрую дорожку. Все еще дрожа, судорожно втягиваю носом воздух и киваю.
– Ты же знаешь, как погиб Сашка Тищенко? – вдруг спрашивает Сулейман, начиная совершенно не с того, о чем я думаю. – Его убили двенадцатого июня, когда они с его девушкой ходили на площадь отмечать День России. Три пьяных придурка, пристали к Ксюше, а когда Сашка стал их отгонять, пырнули его ножом и сбежали. Меня тогда не было. Уезжал в Москву к родным. А когда вернулся…
Султанов прищуривается, черты лица заостряются, и я отчетливо вижу его боль за друга. А еще каплю вины, что не уследил.
– Я нашел их, Маша. Всех троих ублюдков. Не убил, к счастью, хотя желание было огромным. Но избил сильно и заставил написать признательные показания. Посадили только одного, остальные отделались условным и из нашего города уехали. Струсили. Но и на меня тогда тоже дело завели за тяжкие телесные. И вариантов было всего два – либо на зону, либо в горячую точку. Я выбрал последнее. Вулаев помог, – Сулейман кладет руку поверх договора аренды спорткомплекса.
И до меня только в этот момент доходит, о ком идет речь.
– Вулаев – тренер, чью школу ты хочешь возродить? – озвучиваю догадку.
– Именно так. Благодаря ему я избежал срока, зато стал тем, кем стал. Год армии и два года по контракту. Вот почему меня не было тут столько времени. Я не мог вернуться раньше, потому что дал слово, Маша.
– Я приехала домой в начале июля, второго числа, – припоминаю события почти четырехлетней давности.
– И меня не застала. Точнее, это я тебя не дождался. Совсем чуть-чуть. Первого числа меня призвали, – руки Султанова, как магнитом, тянет к моему лицу, и он поправляет волосы, убирает вьющийся локон мне за ухо. – Беременная женщина, что ты видела на соревнованиях, это и есть бывшая девушка Тищенко, а Нютка – дочь Саньки. Ксюша была на втором месяце, когда случилось то, что случилось. Она чудом сохранила ребенка.
– Значит, Сашка о ней так и не узнал? О Нютке? – шире распахиваю глаза, вновь начиная часто моргать, потому что услышанное не оставляет равнодушной. А душа болит уже совершенно не о себе, а о других людях.
– Ксюша ему успела сказать, кажется, за день. Он мне звонил, смеялся, что непременно родится дочка, и он ее назовет Анютой.
Хлюпаю носом и уже сама утыкаюсь в крепкую мужскую грудь.
Порой судьба бывает слишком жестока.
– А сейчас эта девушка… – спрашиваю, чуть успокоившись.
– Она замужем. Мужа зовут Виктор. И скоро у них будет малыш, к которому я не имею никакого отношения. Но с Муромцевыми мы дружим. И не только потому, что Нютка – моя крестница. Они – отличные ребята, и тебе обязательно понравятся.
– А зачем ты едешь в Москву так надолго? – уточняю, стараясь не задумываться, как выглядит мой интерес со стороны.
Но Сулейман совершенно не возражает и отвечает:
– Может, ты заметила, что девочка хромает? Сейчас подошло время, когда ей могут сделать операцию. Мое присутствие в клинике требуется, потому что кое-какие лекарства для последующей реабилитации нужно будет закупить отдельно. А от обычной финансовой помощи Муромцевы отказываются. Да и группа крови у нас с Тищенко редкая, у крестницы тоже такая. В общем, я поеду с ребятами, чтобы убедиться, что все в порядке, всего хватает, а заодно подпишу кое-какие бумаги. Вернусь сразу, как будет возможность.
– Нельзя быть таким хорошим, Султанов, – качаю головой, поражаясь что произношу эти слова всего лишь спустя полчаса после желания его придушить.
Но великодушие и доброта мужчины, который и после смерти друга не забывает ни о нем, ни о его семье, что-то невообразимое.
– Я не хороший, Маша, и совершал много плохих поступков, – не соглашается он. – Тебе ли не знать? Смотри, как много ты из-за меня плачешь.
– Так ты поэтому вернулся? – спешу сменить тему. Говорить о себе пока не готова. Мне нужно все принять, уложить по полочкам в голове и, в конце концов, выдохнуть. – Чтобы восстановить школу Вулаева? Отблагодарить его таким образом?
– Нет. Вернулся я из-за тебя, и в этом не соврал. Да, вначале просто хотел поговорить и все исправить. Но хватило лишь взгляда, чтобы понять: мне этого мало. Я хочу не только твоего прощения. Я хочу тебя. Всю. Целиком. А школа… это стало хорошей причиной нам видеться чаще. Хотя твоя версия логична, и можешь верить в нее.
– В смысле, всю целиком? – хмурю брови.
Может, Султанов и думал последними словами про спорткомплекс меня отвлечь, вот только ничего у него не вышло.
– В самом прямом, Маш. Я выбрал тебя. И уже никуда не уйду, да и тебя не отпущу. Так что смирись.
– Вот так просто? Пришел, увидел, захотел, присвоил? – распаляюсь от наглости некоторых индивидов.
– Именно так, ворчунья моя, – спокойно соглашается мой личный кошмар.
Его пальцы снова скользят по моему лицу, убирая непослушную прядь. Но теперь не останавливаются, двигаются дальше, по кромке уха, и еще дальше… рисуют медленные узоры на затылке.
Колени подгибаются, а дыхание перехватывает, когда он склоняется к моим губам и оставляет на них ожог поцелуя.
Нет-нет-нет....
Уговариваю себя, что это неправильно, опасно, стоит оттолкнуть, прекратить. Уж точно не отвечать, потому что контроль уже и так трещит по швам. А дальше станет еще хуже...
Но не могу трепыхнуться. Замираю.
Уверена, что пожалею об этом чуть позже, когда наберусь смелости заглянуть в темные омуты. Обязательно пожалею. Вот просто наверняка.
