Я прошла в комнату и распахнула стеклянные створки. На прозрачных полочках стояли бокалы, рюмки и всевозможные вазочки. Когда я еще работала в травмпункте, мне почему-то на праздники врачи и благодарные клиенты дарили вазы всех мастей и размеров, хотя все прекрасно знали, что я собираю настенные тарелки. Стены моей кухни были сплошь увешаны тарелками. По ним можно было, как по карте мира, считывать маршруты моих друзей. Если кто-то уезжал отдыхать в другие страны, или по роду деятельности — в командировки, у них не было проблемы, какой сувенир привезти мне из заграницы или подарок на день рождения. Любой, даже самой маленькой тарелочке я была рада больше, чем, например, золотому украшению. Хотя побрякушки тоже очень уважаю. Вот еще было бы на что их покупать!
Применение маленьким вазочкам я нашла, когда мы поженились с Ником и въехали в эту квартиру. Вазочки служили для заначек. В синенькой, под Гжель, лежали доллары, а в пяти остальных — рубли. Причем, в каждой понемногу, чтобы в суровый период жизни с радостью найти на дне хотя бы одной из них сторублевку. Ник обожал запускать в заначку свои шаловливые ручонки, поэтому я всегда распределяла выкроенную из зарплаты или моего гонорара денежку по всем емкостям. Авось, где-то и останется.
Лелька меня всегда ругала.
— Ну как ты деньги прячешь! — возмущалась она. — Ворюги первым делом в стеклянном отделе стенки шарят. Знают эту совковую привычку граждан прятать деньги в посуде и в белье.
— Лель, кому моя несчастная тысяча рублей по десяткам нужна. Да и чему быть, того не миновать.
Да уж, больше мной названной суммы никогда не лежало на дне моих вазочек. Хорошо, если хоть это плескалось бы. А то Ник возьмет на свои компьютерные прибамбасы, а вложить вечно забывает. Но так чтобы ничего не оставалось, такого не было никогда.
Поэтому я так и разозлилась, когда проверив все вазы, поняла, что в доме нет ни рубля! Все были пусты, даже корзинка тоненькой китайской девочки, в которую я вложила свернутую пятидесятирублевку, была чиста, как холодильник холостяка.
Я рванула к телефону и устроила мужу разборку.
— Тань, клянусь здоровьем Сашки, я не брал из заначки ни рубля, — ошарашенно проговорил Ник после моей истеричной тирады. — Да и зачем? У меня была хорошая премия перед Новым годом.
Действительно, Ник купил всем подарки, даже на новый дисковод в комп хватило и в доме отдыха мы особо копейки не считали.
— Ну, извини, — остыла я, — наверное, я сама истратила, да забыла вложить.
Ник что-то неопределенно пробубнил и отключился. Я села за стол и закурила. И через десять минут пришла к выводу: либо у меня полная амнезия, либо кто-то похитил нашу заначку. Но в моем доме бывают только самые близкие люди, которых я просто не могу в чем-то подозревать. Деньги были, я еще перед Новым годом брала двадцать долларов, не рассчитывая на выгодный вызов к клиенткам. В гжельской вазе оставалось еще сорок американских рублей. Вот про наши деревянные не помню, поскольку не было времени проверить.
Еще через десять минут у меня вспухли мозги, и я решила закончить свои раздумья, а то совсем свихнусь и решу, что богатая Люська страдает клептоманией. Или Янка промышляет воровством.
Я собрала выстиранное белье Лельки и поднялась к ней. Дверь открыла ее старенькая бабушка, Галина Алексеевна. Она приняла тюки и выдала по моей просьбе пятьсот рублей в долг.
— Что, Танюш, потратились на праздники? — незлобливо сказала старушка. — Вот, вы, молодежь, никогда о завтрашнем дне не думаете. До зарплаты, как пешком до Костромы, а в кошельке — пустота.
Я рассыпалась в благодарностях и отправилась в магазин. Толкая перед собой полупустую тележку (на пятьсот рублей особо не разгуляешься) я встала в очередь к кассе. Передо мной, ловко выставляя на ленту транспортера всевозможные упаковки продуктов, стояла невысокая девушка в ярко-розовом пуховике и смешной белой шапочке с массой маленьких помпончиков. Кассирша пробила чек и вместе со сдачей швырнула его на пластмассовую тарелочку около кассового аппарата. Девушка взяла чек и тут же заорала:
— Твою мать! Мало того, что швыряешь мне деньги в морду, будто я б… последняя на вокзале, ты мне еще тридцать копеек недодала! — Девчонка сунула белый листочек чека в лицо ошарашенной кассирши. — Где главный менеджер?!!
Кассирша тоже не обладала воспитанностью девушек восемнадцатого века и в долгу не осталась. Через секунду разразился форменный скандал. Едва девушка с помпончиками начала скандалить, я узнала в ней Дашку, приятельницу Лельки по детсаду. Поэтому мне было искренне жаль и кассиршу, и подлетевшего менеджера. Поскольку переорать Дашку вряд ли кому удастся на этом свете.
В результате она получила не только свои тридцать копеек, но еще накатала жалобу на хамку-кассиршу, которой после этой цидули грозило увольнение. Кассирша уже чуть не плакала, просила прощения, но Дашка гордо вскинув голову, подхватила свои пакеты и быстрым шагом направилась на выход.
Пока длился скандал, я усиленно делала вид, что не знаю Дашку. И когда ее пляшущие помпончики скрылись за стеклянными дверьми супермаркета, я облегченно вздохнула. Но ненадолго. Как только я вышла из магазина, я тут же наткнулась на нервно курящую Дашку, которая аккуратно поставила сумки на парапет, решив перекурить скандал.
— Привет, Тань! — резко сказала Дашка таким тоном, будто мы с ней час назад расстались. — Нет, ну ты представляешь,…, какие придурки,…!
Я молча выслушала ее комментарии по поводу давешнего инцидента, и уже хотела распрощаться, как тут она, без перехода сказала:
— Мне с тобой перетереть кое о чем надо.
— Даш, мне некогда, — пыталась я отвязаться от наглой девчонки.
— Ничего, успеешь. Дело серьезное. Пошли! — и она подхватила свои сумки.
Я обреченно поплелась за ней. Дашка завернула за угол и мы нырнули в недра маленькой уютной кафешки. Сели за дальний столик. Дашка щелчком подозвала официанта. Я поморщилась. Ненавижу это плебейство. Дашка сама, так сказать, из народа, а строит из себя властительницу мира. Но официант, видимо, был закаленный и реально представлял себе издержки своей профессии. Тут же подскочил и принял заказ. Пока нам несли кофе и булочки. Дашка молчала, только все время курила.
— Значит так. Пархоменко, — начала она, когда чашечки с ароматным настоящим кофе уже стояли на столе. — Я прекрасно знаю, как ты ко мне относишься, и мне на это глубоко наплевать. В подруги к тебе набиваться не собираюсь, но предупредить должна. Я видела, как в начале декабря ты поздно ночью выходила из квартиры Фионовой. Так вот, советую тебе близко не подпускать эту стерву к своей семье. У нее одна, но пламенная страсть — втереться в московскую семью, обеспечить шоколадное будущее себе и дочке. Главное, себе, так как лет ей о-о-очень много. Говорю это не из злорадства или чтобы посплетничать, а имею факты. У нас во дворе ей никто стакан воды не подаст, даже если подыхать будет.
