С серьезным видом Джордж произнес:
— Сегодня утром ты так расстраивалась из-за того, что тебе нечего надеть! Надеюсь, цвет тебе пойдет.
Селина не нашлась, что ответить. Бикини показалось ей непристойным, вызывающим. То, что его подарил Джордж Дайер, только добавляло неловкости. Неужели он думал, что она наденет такое?
Залившись краской, не глядя на него, она с усилием пробормотала:
— Большое спасибо.
Внезапно он громко расхохотался. Она подняла голову и, нахмурившись, поглядела на него, а он спросил — вполне добродушно:
— Над тобой что, никогда раньше не подшучивали?
Чувствуя себя ужасно глупо, Селина покачала головой.
— Даже няня?
Он произнес это смешным скрипучим голосом, и тут вся ситуация перестала быть тягостной и стала донельзя смешной.
— Не смей передразнивать няню, — сказала Селина, но его искренний смех был так заразителен, что она не смогла сдержать улыбку, а Джордж заметил:
— Тебе надо чаще улыбаться. Лучше даже постоянно. Когда ты улыбаешься, ты на самом деле очень красивая.
В половине восьмого утра Джордж Дайер распахнул дверь, чтобы впустить Хуаниту: она, как обычно, сидела на низенькой стенке, сложив руки на коленях, а у ее ног стояла корзина. Поверх корзины лежало чистое белое полотенце, и Хуанита с гордым видом подняла ее и внесла в дом.
— Что это у тебя там, Хуанита? — спросил Джордж.
— Подарок для сеньориты. Апельсины из сада Пепе, мужа Марии.
— Это Мария их послала?
— Sí, сеньор.
— Очень мило с ее стороны.
— Сеньорита еще спит?
— Думаю, да. Я не поднимался наверх.
Пока Хуанита доставала из колодца воду, чтобы приготовить ему кофе, Джордж открыл ставни, впустив в дом утро. Потом вышел на террасу: каменные плиты приятно холодили босые ноги. Эклипс был на месте — белоснежный грот-салинг отчетливо вырисовывался на зеленом фоне заросшего соснами дальнего берега. Он решил, что сегодня, пожалуй, можно будет отвезти на яхту новый пропеллер. Никаких других дел у него не было. День простирался перед ним ничем не занятый — его можно было использовать по собственному усмотрению. Джордж посмотрел вверх: погода благоприятствовала его планам. Над землей, за Сан-Эстабаном, виднелись облака, но они явно отступали дальше, к горам, а над морем небо было безоблачным и чистым.
Позвякивание ведра в колодце разбудило Селину, и она вскоре вышла на террасу вслед за Джорджем — в рубашке, которую позаимствовала у него вчера вечером. Ее длинные стройные ноги больше не были бледными, загар придал им оттенок только что снесенного куриного яйца; волосы она собрала в хитрый узел, из которого выбивались одна-две длинные пряди. Она встала рядом с ним, опершись на ограждение террасы, и он заметил у нее на шее тонкую золотую цепочку: наверняка на ней висел какой-нибудь детский медальон или золотой крестик. Джордж всегда терпеть не мог слово «невинность», которое ассоциировалось у него с пухлыми розовыми младенцами и глянцевыми открытками, на которых играют пушистые котята; и вот сейчас это слово непрошенно вспыхнуло у него в голове и звенело, ясное и звучное, как колокольчик.
Она глядела на Жемчужину, которая выполняла свой утренний ритуал омовения, расположившись в пятне солнечного света на стапелях под ними. Время от времени на мелководье всплескивала рыба, и тогда кошка останавливалась и замирала, держа пистолетом поднятую ногу, а потом возвращалась к своему занятию.
Селина сказала:
— В тот день когда Томеу привез нас в Каса Барко, тут были два рыбака, они чистили рыбу, и Томеу заговорил с ними.
— Это был Рафаэль, двоюродный брат Томеу. Он держит свою лодку в сарае по соседству с моим.
— В деревне что, все родственники?
— В большей или меньшей степени. Хуанита принесла тебе подарок.
Она повернулась и посмотрела на него; длинные пряди волос, выбившиеся из узла, свешивались ей на шею словно кисточки.
— Правда? А что это?
— Иди и посмотри.
— Я с ней уже здоровалась, но она ничего не сказала про подарок.
— Это потому, что она не говорит по-английски. Иди скорей, ей не терпится тебе его вручить.
Селина скрылась в доме. До него донеслись обрывки их забавного разговора, а потом она снова вышла на террасу, неся корзину, покрытую белым полотенцем.
— Апельсины.
— Las naranjas, — сказал Джордж.
— Они так называются? Как я поняла, их передала Мария.
— Муж Марии выращивает апельсины.
— По-моему, это ужасно мило с ее стороны.
— Надо пойти и поблагодарить ее.
— Но как мне это сделать — я же не знаю испанского! Сколько времени ты его учил?
Он пожал плечами.
— Месяца четыре. Когда поселился здесь. До этого не знал ни слова.
— Но ты говорил по-французски.
— Да, французский я знал. И немного итальянский. Итальянский мне здорово помог.
— Мне надо постараться выучить несколько слов.
— Могу одолжить тебе учебник грамматики — почерпнешь из него пару полезных глаголов.
— Я знаю, что Buenos dias значит доброе утро…
— A Buenas tardes — добрый день, a Buenas noches — добрый вечер.
— Еще Sí — это значит да.
— A No значит нет — гораздо более полезное слово для юной девушки.
— Уж это-то я запомню, пускай у меня и куриные мозги.
— Я бы не был так уверен.
На террасе с подносом в руках появилась Хуанита; она поставила на стол тарелки, чашки и кофейник. Джордж сказал ей, что сеньорита очень обрадовалась подарку Марии и что позднее она обязательно сходит в деревню, чтобы поблагодарить Марию лично. Хуанита улыбнулась еще шире, чем обычно, кивая головой, а потом понесла поднос назад в кухоньку. Селина взяла с тарелки ensamada и спросила:
— А что это?
Он объяснил:
— Их каждое утро печет булочник в Сан-Эстабане, Хуанита покупает самые свежие и приносит мне к завтраку.
— Ensamadas…
Она откусила большой кусок; мягкое пушистое тесто с сахарной корочкой так и таяло во рту.
— Хуанита работает только на тебя?
— Она работает на своего мужа и детей. В полях и в доме. Вся ее жизнь — бесконечная работа, ничего больше. Работа, замужество, дети, ну и походы в церковь.
— Она выглядит вполне довольной, тебе не кажется? Всегда улыбается.
— У нее самые короткие в мире ноги. Заметила?
— Только какое отношение это имеет к ее хорошему настроению?
— Никакого, но благодаря им она может скоблить пол, не опускаясь на колени, а ведь это немногим женщинам под силу.
