— Как же так? Это же неправда! Как это может быть? — Голос пани Герман теперь звучит встревоженно.
— Правда. Правда — на бумаге, и только она принимается к сведению. Я не знала, что ваше дело еще не улажено. Конечно, вы можете обратиться в суд, если хотите, но, знаете, выиграть у такой фирмы… Желая вам добра, я бы не советовала… Но поскольку ваша судьба мне небезразлична, то я могу увеличить эту сумму до, скажем, сорока тысяч. Большего даже я не в состоянии сделать. Вы подпишете?
Пани Герман удивлена, и ее удивление столь велико, что, кажется, заполнило комнату целиком. Оно достигло Анны, не ожидавшей его, скорее готовой к злости — к ней она всегда готова… Но удивление?
— Если я подпишу, значит, соглашусь с тем, что Стас пил, что это его вина, а это, простите, дело чести…
Анна положила руку на плечо пани Герман. От этого прикосновения женщина вздрогнула, хотя Анна всего лишь хотела ее подбодрить.
— Понимаю вас. Я вас понимаю. Но поймет ли суд? Вам известно, что оплата судебных издержек составит десять процентов суммы, на которую был застрахован ваш сын, значит, десять тысяч? А если вы проиграете… Ведь от суда я не смогу сокрыть заключение эксперта. Пани Герман, будет лучше, если эта история не будет обнародована. De mortuis nil nisi bene…
Пани Герман подняла на нее бессознательный взгляд:
— Что?
— О мертвых ничего, кроме хорошего. Подпишите.
Пани Герман внимательно смотрела на Анну и полезла в сумку за своей ручкой, не глядя на протянутую руку с приготовленным пером. Она ставила подпись долго и тщательно. Каждую буковку выводила каллиграфическим почерком. Затем она сложила злосчастные документы в шершавую серую папку.
Нельзя вот так отпускать, нужно что-нибудь для нее сделать, подумала Анна. Она подошла к столу, достала из собственной пластиковой папки свои документы и положила на стол слева. Эта папка по крайней мере новая, блестящая, с резинками с двух сторон. Анна взяла из рук клиентки документы, сунула их в свою папку и протянула пани Герман.
Серая картонная папка осталась в ее руках, и она не знала, что с ней сделать. Выбросить жаль, такая же была у ее отца, хранившего в ней какие-то старые бумаги, но какие, она не помнила.
Пани Герман встала и пошла к двери. Она больше не старалась быть вежливой, просто одернула юбку и вот уже положила ладонь на дверную ручку. Анна тоже встала. Надтреснутый голос пани Герман прозвучал незнакомо, когда она спросила:
— Лифт, кажется, направо?
Анна всмотрелась в литографию на стене. Она сама подписала счет. Приличный. Это третий отпечаток. Она восхитилась этой работой на выставке в Вене. Прекрасно гармонирует с бежевым тоном стен. Белая кожа трех диванов — замечательно. Анне нравился ее новый кабинет. Тот первый день… когда же… когда, невозможно вспомнить, а ведь она помнила все… Она впервые смогла войти в лифт, словно забыв, что ее тело выходит из-под контроля, и без проблем поднялась наверх. Как смешно — зачем было столько лет ходить пешком? В последнее время этот подъем отнимал у нее почти сорок пять минут. Забавно. А сегодня с ней снова было все в порядке.
Немного болела шея, массаж не помог так, как обычно. Нужно сменить массажиста или попробовать нетрадиционные методы лечения.
Сейчас еще рано.
А все уже улажено.
Нет срочных дел.
Анна наконец отдохнет.
Вот теперь можно позвонить маме. Анна улыбнулась. Да, сейчас она с ней поговорит.
— Пани Гражина, соедините меня, пожалуйста, с домом для престарелых «Золотая осень».
Звонок.
— Добрый день, пан директор. Поскольку я плачу ежеквартально, деньги переведены две недели назад… Знаю, знаю… Чувствует себя хуже? Ну что ж, такая болезнь. Но если бы у меня было время на посещения, то не было бы денег на ваши услуги, правда? Хорошо. Приеду, скажем, в следующие выходные… Ой нет, простите, я улетаю в Париж… Точно. Конечно, я согласна на реабилитацию, включите это в счет… Нет-нет, не будите ее, пожалуйста. Спасибо.
Ну почему день такой длинный? И ничего не происходит… Скучно.
Может, пани Гражина о чем-нибудь забыла? Анна крутанулась в кресле. Желтые стены, украшенные картинами межвоенного двадцатилетия, сливались в одно пятно. Анна остановила кресло, у нее чудесно закружилась голова, совсем как когда-то. Нажала на кнопку интеркома:
— Мне кто-нибудь звонил?
— Нет.
— Спасибо.
Она повернулась на кресле к окну. Снова хороший день. И долгий.
Рука Анны снова потянулась к белой кнопке. Она сконцентрировала на ней взгляд. Что это? Что за коричневые пятна на руке, которых она раньше не замечала? Руки не выглядят ухоженными, несмотря на ванночки из лимонного масла, которое она специально привезла из Греции. Как же она раньше не видела?
— Вызовите, пожалуйста, Секретаря, — произнесла Анна в интерком и ощутила грубоватость своего голоса. Может, она простужена или что-нибудь не в порядке?
Секретарь появилась в дверях словно дух. Она очень постарела. Не красила больше волосы и, может, поэтому выглядела как… Анне было трудно найти подходящее определение. Досадно видеть, что время делает с женщиной.
— Я не могу войти в базу данных. Хотела посмотреть, чем вы занимаетесь.
— Паролями занимается отдел «Ш».
— Какие-нибудь курсы, командировки?
— У вас, пани Председатель, высшая квалификация. Обучение организует отдел «Я». Вы прошли все курсы.
Анне стало скучно. Какие привычные ответы, в них нет ничего интересного, ничего оригинального.
— В таком случае что я должна делать в фирме?
— Вы и фирма — единое целое. — Голос Секретаря был спокоен. — У вас есть свободное время. Теперь у вас есть время.
Да, действительно, теперь появилось время на все.
Анна отпустила жестом Секретаря и нажала на кнопку. Поговорит с мамой, теперь ей ничто не сможет помешать.
— Соедините меня с мамой.
— Но, пани Председатель, ведь…
Раздражение волной подкатило к горлу Анны.
— Вы не слышали? Соедините меня с домом «Золотая осень»! Я хочу поговорить с матерью!
— Но ваша мама… ваша мама…
Она слишком распустила служащих, только так это можно объяснить.
— Что с мамой? — Она старается быть спокойной. — Вы меня соедините или я сама должна звонить?
— Ваша мама умерла… В апреле уже будет девять лет… Вы себя хорошо чувствуете, пани Председатель?
Дыхание Анны стало тяжелым. Ошиблась, ну что ж, у каждого бывает… Всё люди несовершенны.
— Да-да. Я имела в виду… Соедините меня с Беатой Данилюк.
Молчание секретарши нервировало Анну.
— Она работает в отделе «К»! — поторопила она ее.
— Пани Данилюк уволилась тридцатого сентября тысяча девятьсот девяносто пятого года. По собственному желанию. У нас нет ее домашнего телефона. Но если вы хотите, я попробую узнать.
Анна оперлась руками о стол.
— А телефон Яна Коница?
Что это? Ожидание? Приятно чего-то ждать, она так давно ничего не ждала, это ожидание лучше азарта. Секретарша молчала, но через мгновение Анна услышала:
— Секунду, соединяю.
Анна подняла трубку, и до нее донеслось:
— Дом пана Яна Коница на линии.
— Да, слушаю! — В трубке женский голос.
Анна удивилась. Это, должно быть, ошибка, послышались лай собаки, детские голоса. Звуки в трубке совсем чужие. Однако Анна не положила трубку, собираясь с мыслями.
— Успокойтесь сейчас же, я ничего не слышу! Войтек, оставь Каролину в покое, забери собаку в коридор… Слушаю!
К Анне вернулась способность говорить.
— Я бы могла поговорить с паном Яном Коницем?
— Простите, не слышу! Каролина, я сказала, возьми собаку! Простите, мужа нет дома, он будет завтра, ему что-нибудь передать?
Анна снова замолчала, но трубку все еще крепко держала в руках. Пусть только женщина продолжает говорить, ради Бога.
— Алло, вы меня слышите? Что-нибудь ему передать? Алло!
Она положила трубку, не Анна. Анна знала, как себя вести. Она не позволила бы себе бросить трубку. Ну что ж, он сам сделал выбор. Эта женщина, наверное, вполне соответствовала его свитеру.
Нужно написать план работы на завтра. Вспомнить все, о чем забыла. О чем-то важном. Она забыла о важном. Нужно собраться. Она уже знает.
Заказать чайники для всех отделов. Ведь мир можно изменить маленькими поступками, нужно начинать с того, что рядом.
Нужно сейчас же вызвать Секретаря. Чайники должны быть завтра в каждом отделе. Нет-нет, не Секретаря, она же не может заниматься подобными вопросами. Пани Бася выполнит это поручение. Пани Бася или пани Мажена?
Анна крутанулась в кресле. У нее появилось время, она могла собраться. Что еще? Желтизна стен, нехороший цвет, слишком агрессивный и совершенно не сочетается с живописью межвоенного двадцатилетия. Нужно попросить пани Мажену… нет, не Мажену, Ягоду… о чем попросить? Ах да, чтобы не ходила в открытых туфлях. В комнате так душно, снова сломался кондиционер, надо открыть окно, стены необходимо покрасить, и эта литография слишком резка… И нужно обратить внимание флориста на то, что бамбук погибает, желтеет. Почему Ягода не полила фикус? Зачем здесь второй стол? Наверное, должен быть один, хотя, когда Едмина вернется из декретного отпуска, его придется поставить… Нечем дышать, она откроет окно, несмотря на то что идет дождь… Черт побери, эти столы, снова какая-то заноза, эта юбка из индийского магазина все время цепляется, очень нежная ткань… И все это потому, что она слишком быстро встала.
