— Я… тебя не приглашала, — зло и с каплей горечи.
Отодвинув ее в сторону, молча прохожу в квартиру. Оглядываюсь. Застываю глазами на ее мониторе, слышу негромкий стук сзади. Оборачиваюсь. Она отдергивает руку от полки. Приглядываюсь. Рамочку положила? Спрятала…
— А кто на фотке?
— Уходи!
Тянусь к рамке, чтобы поставить ее обратно и посмотреть. Она гневно отбивает мою руку. Повторяю маневр, в этот раз перехватывая ее руку другой. Завязывается потасовка. Мне прилетает в солнечное. В эмоциях заламываю ей пальцы, накручивая на кулак косу, и тяну ее назад, морщась от боли.
— Там София, — рычу ей в лицо.
И она тут же обмякает.
Отталкиваю на диван. Поднимаю фотку. Там… Диляра… Не сразу ее узнаю. Взгляд и улыбка, как у ромашки. На руках девочка-кудряшка. Та самая, что на телефоне, только чуть младше.
Держа фотку, сажусь на кресло. Вытаскиваю ее из рамки.
Это же дочь… так похожи… Это может быть только дочь…
— Вань, уходи, пожалуйста. Я же все сказала. Свой выбор я сделала.
Стирает с губы кровь. Я, наверное, нечаянно зацепил, пока руками махали…
— Яр… какой выбор? Ты в разработке у полковника. Это не игра. Замри. Увольняйся. И исчезни.
Со стоном прячет лицо в ладонях.
— Я, Ванечка, не могу. Поздно. Будь что будет…
Прячу фотку во внутренний карман. Сажусь перед ней на колени. Глажу пальцем лопнувшую губу. Обнимаю за талию, вжимаясь лицом в ее живот.
— Расскажи мне, Яра.
Но она только медленно гладит меня по волосам.
— Прости меня, Ванечка.
— Почему?
— Потому что ты фсбшник. А у нас у всех — сплошная игра и разработки.
— Я люблю тебя.
Молчит. Пальцы бродят по моему затылку, расслабляя и убаюкивая. Меня вырубает от ее тепла… запаха…
— Я посплю так часик, ладно? Совсем не могу спать… без тебя.
Я отдохну, а потом найду эту девочку. И все будет хорошо.
Глава 34
Опоздать
Иван
Я покупаю цветы. Не заказываю их по звонку, как обычно. Выбираю сам. Долго смотрю, разглядывая разные варианты.
— Для кого букет? — интересуется флорист.
Хороший вопрос. Но отдавать выбор на откуп флористу я не хочу. Решил же выбрать сам. Показываю на белые розы.
— Вот эти… Нет…
Розовые тоже очень нежные.
— Пусть будут эти.
— Может, скомбинировать?
— Да. Можно.
— Сколько штук?
— Большой букет, но не веник.
Флорист неторопливо украшает букет разными деталями. Я нетерпеливо поглядываю на часы.
Весь день я словно не на месте. Как будто могу опоздать. Необъяснимая тревога. Пытаюсь найти основания этому чувству. Потому что в моей квартире посторонний человек?
Нет… наоборот. Мне гораздо спокойней, что она именно там.
Тогда почему?
Интуиция… Она редко меня подводит. И я куда-то опаздываю.
Вино, фирменный шоколад, фрукты…
Да, я хочу сделать для неё приятный расслабленный вечер. Вчерашний был… стрессом.
И сам хочу отключиться от работы.
Открываю дверь. Дома тихо работает плазма… пахнет чем-то вкусным. Желудок урчит.
Она на кухне. Оттуда слышны негромкие звуки. Это навевает что-то уютное из очень далёкого прошлого. Когда отец возвращался домой. А мама готовила ужин на кухне. Для полноты картины не хватает двух пацанов… — меня и старшего брата.
Внутри тоскливо дёргается. Но я же отказался от этой идеи?
Варианта два: в отставку и семья или — в генералы и никаких детей. Всё остальное — подстава на моей должности.
Повысят — на моё место старший племянник сядет. В информационную безопасность я его уже перевёл…
Захожу на кухню. Диляра в своём белоснежном платье у плиты. Красивая…
— Добрый вечер.
Вздрогнув, разворачивается. Ставлю пакет на пол и, делая шаг к ней ближе, вкладываю в руки букет. Приобняв, прижимаюсь губами к виску.
— Ну зачем ты в платье?… Очень красивое. Будет жаль, если испортишь. Полный шкаф одежды. Пойдём.
Она всё время молчит. Только губы приоткрываются на все мои вопросы и реплики. И тут же гасит попытку что-то сказать. Я знаю, почему. Боится сказать лишнее. И как немая…
Вчера только сорвалась немного на эмоциях. А теперь снова в ракушке.
Подвожу её к большому зеркальном шкафу. Обнимаю, притягивая к себе спиной. Мы смотрим в зеркало. И она такая белоснежно-молоденькая, нежная и ранимая на моём фоне… Мы встречаемся в отражении взглядами. Её пальчики взлетают, задумчиво касаясь моей щетины на щеке. Меня топит эмоциями…
— Нежная моя девочка… — шепчу ей на ушко, не отводя глаз.
Её ресницы порхают… и губы опять вздрагивают в попытке что-то сказать. Но… ни звука.
Закрыв глаза, целую её в шею, ощущая, как сжимается и вцепляется мне в предплечья от остроты ощущений. Пойманный стон превращён в тихий вздох.
А я хочу её настоящих стонов! И, скользя зубами, чуть впиваюсь в шею. Но она, зажмурившись, только сильнее сжимает губы. И локти прижимаются к бокам. Словно сдерживает себя, чтобы не оттолкнуть.
Беда…
И мне почему-то страшно стягивать по этим замершим плечам платье. Но обратно уже ничего не открутить. Как зашли мы в эту точку развития событий, так теперь уже и будет. Можно только затирать чем-то другим.
Поглаживая пальцами плечи, стягиваю платье на талию, оголяя грудь. Машинально прикрывает, обнимая себя рукой. Предплечьем прячет от моих глаз твердеющие соски. Отвожу её руку. И закрываю её сам, обнимая. Ловлю её взгляд.
— Я сам тебя прикрою, а от меня не надо ничего прятать. И я не только про тело сейчас. Поняла меня?
Кивает.
— Что ж ты онемела совсем? — меня срывает на какие-то жёсткие, сворачивающие внутренности ощущения. — Как будто я насиловал тебя вчера. И в плену держу.
Испуганно отрицательно качает головой.
— Хоть слово скажи! — убираю от неё руки.
— У меня сгорит сейчас всё… — опускает взгляд.
Протягиваю ей длинную футболку. Быстро натягивает, бросает платье поверх стула и сбегает.
Что, не ожидал, полковник, таких спецэффектов? И забыл уже, что девушки — они бывают ранимые?
Ну что же теперь делать?… Отпустить я не готов. Да и сама не уйдёт. Потому что не просто так же приехала.
Переодеваюсь и иду к ней.
Накрывает на стол. Цветы в вазе…
— Я вазу взяла… можно?
— Ну а зачем она ещё нужна здесь?
— И… ужин приготовила.
— Спасибо.
Между нами звенит… Невидимое бронебойное стекло словно становится толще. И теперь и мне сложно говорить с ней.
Нет, так не будет! Так — это невыносимо. Так нельзя.
— Иди сюда.
Растерянно ставит чашку.
Ни хрена я не умею с женщинами правильно разговаривать! Хоть на спецкурс по переговорам с террористками иди!
Сжимаю в замок наши руки, поднимаю и, глядя ей в глаза, целую её пахнущие розмарином пальчики. Заправляю за ушко выбившуюся из косы прядь и снова целую пальчики…
Давай, милая, оттаивай…
Ищу в себе какие-то слова, но, видимо, других не существует. Потому что изнутри рвутся только эти:
— Я люблю тебя…
И стена вдруг рушится.
На её глаза наворачиваются слёзы. Лицо горько вздрагивает.
— Ты!.. — рассерженно и с обидой. Но тут же опять губы смыкаются, не смея обвинять.
Аа… блять, невыносимая херня! Вжимаю её в себя.
— Прости… прости!
Снова рыдает, доверчиво уткнувшись мне в шею. Зацеловываю в эмоциях заплаканное лицо. Глажу по волосам. Если мать когда-нибудь узнает про такое… Мне пиздец, конечно.
— Пережестил я… признаю. Прости меня. Но я буду тебя ломать, пока не расскажешь.
На моих губах её солёные слёзы.
— Давай, милая, тебе же это даже больше, чем мне нужно. Ребёнок… Это София Мамедова?
Тяжело и рвано выдыхает, захлёбываясь слезами. И снова кивает, начиная плакать ещё сильнее.
— Что с ней?
— Я не знаю… — заикаясь.
— Ты её ищешь?
— Да.
— А сестра твоя?…
Отрывается от меня, доверчиво заглядывая в глаза.
