— Саша, выслушай меня… — взмолилась Арина, но Аверина уже было не остановить.
— Я не желаю слышать никакие доводы, а тем более потакать твоим дурацким капризам! Мне совершенно плевать на твой театр и на твою карьеру в частности! Я не дам тебе убить второго моего ребенка!
В детстве в самые худшие дни, когда гнев бабушки становился сильнее, чем обычно, старая карга брала в руки топор и гонялась за Ариной по всей квартире. Маленькая девочка пряталась под диваном, куда толстой бабушке точно не удалось бы пробраться и достать ее оттуда. Она забивалась в свою спасительную норку, пока бабушка, покрывая ее жутким матом, пыталась просунуть топор в щель и воздать ей за все ее “ублюдочные тяжкие грехи”. В те минуты трясущаяся от страха Арина, молилась. Она беспрерывно читала “Отче Наш”, чтобы бабушка успокоилась. Арина ведь ничего такого не сделала. Она просто разлила случайно немного молока на стол…
Однако то ли Бог не слышал ее молитвы, то ли маленькая девочка неправильно исполняла духовный ритуал, но буйство бабули длилось иногда несколько часов подряд. Арина до одури боялась, что однажды наступит день, когда она не успеет убежать, не сумеет спрятаться! И тогда бабушка ее точно убьет! В такие жуткие моменты больше всего на свете ей хотелось, чтобы мамочка забрала наконец-то ее из этого кромешного ада…
Сейчас Арина отрешенно подумала, что было бы лучше, если бы бабуле все же удалось разрубить ее топором на множество мелких кусочков, чтобы она никогда не слышала этих жестоких слов Аверина…
Она отшатнулась как от удара, кровь схлынула с ее лица, и как побитая собака она побрела в ванную комнату. Удивительно, но очередного приступа панической атаки у нее не случилось, хотя она ее ожидала. Вместо этого ее рвало без передышки несколько часов подряд.
Аверин барабанил в дверь, что-то кричал, даже, кажется, угрожал, но Арина не разбирала его слов. Неожиданно она оказалась в жестких тисках болезненных воспоминаний. Тех, о которых не просто хочется забыть, а желаешь вскрыть себе вены и сдохнуть, только чтобы не помнить…
Арине исполнилось двадцать три года, когда она забеременела. Она только стала дипломированной артисткой, ее взяли в драматический театр и дали первую роль. Это было ее дебютное посвящение на профессиональной сцене. Арине до сумасшествия хотелось блистать! Она до ночи репетировала роль и могла думать только о Нине Заречной. Но прежде премьеры “Чайки” выпускался другой спектакль, “Яма” по повести А. Куприна. В этой постановке Арина должна была с другими молодыми актрисами танцевать фривольное кабаре девиц из публичного дома. Ничего особенного, только пару выходов на сцену…
Откровенно говоря, Арина не была готова стать матерью. Она настолько испугалась предстоящего материнства, что наговорила ужасных глупостей Аверину, которые он никогда ей не забудет, а главное, не простит. Боже, какую чушь она несла! Она истерила о том, что карьера ей важнее ребенка, что она только пришла в театр и не может сейчас уйти, что растолстеет, и никто никогда не даст ей роль! Арина отказалась уйти немедленно в декретный отпуск, как того требовал Саша. Ее же лечащий врач заверил, что она молода и совершенно здорова. Беременность протекала прекрасно, и не было необходимости бросать карьеру. Гинеколог так же разрешил ей посильные физические нагрузки.
У актрис всегда так. Неважно, болезнь, критические дни, да хоть сами роды — артист обязан выйти на сцену. Оправдание для отказа от роли приемлемо только одно: смерть. Поэтому все актеры пьют таблетки, ставят обезболивающие уколы за кулисами, но выходят к зрителю на сцену, и играют, как ни в чем не бывало. Беременные артистки выступают, находясь на последних сроках. Ее подруга Марика на восьмом месяце беременности в одном из спектаклей садилась на шпагат. И ничего, родила прекрасную дочурку Ульяну. Другая актриса из театра исполняла сложнейшее па в спектакле про известную балерину десять лет подряд, и за это время совершенно спокойно родила четверых детей, ни разу не отпросившись со спектакля во время беременности.
Это была не просто премьера “Ямы”. Этот спектакль стал для Арины роковым. Она старалась не напрягаться в танцах и, если положить руку на сердце, то совершенно не прилагала особых усилий. Но все же хореография танца была сложной, а танец кабаре требует высоко задранных прямых женских ног. Возможно, если бы она поднимала их чуть ниже…
Сразу после спектакля у Арины открылось сильное кровотечение. Ее буквально согнуло пополам от жуткой боли. Коллеги вызвали скорую, но она так и не приехала. Кто-то из администрации театра догадался позвонить Аверину. Именно муж доставил корчащуюся от боли Арину в больницу, где ей сделали чистку.
Еще находясь в больнице, Арина пыталась извиниться перед Сашей.
— Не ври мне. Тебе ни капельки не жаль. Ты изначально не хотела этого ребенка. Можешь радоваться, его у нас не будет, — сказал жестокий муж, вышел из палаты и больше ни разу ее не навещал. После выписки, домой ее привезла Юля. Кажется в то мгновение, вместе с нерожденным ребенком умер и их брак, так как Аверин до сих пор ее не простил.
Когда она, наконец, вышла из ванной, карауливший ее бледный Аверин сидел на полу, обхватив голову двумя руками. Растрепанные волосы, бешенные округленные глаза и хриплый голос — она поняла, что Саша напуган до чертиков.
— Арина, может скорую?
Она ему не ответила. Держась рукой за стенку, зашла в комнату и закрылась на ключ. Рухнула на кровать и, уткнувшись в подушку, зарыдала.
Если бы Арина не послушала лживые заверения идиота-врача! Если бы смогла справиться с гнетущим ее страхом перед неожиданным материнством, а не выбрала бы сбежать в работу от пугающей ее до чертиков предстоящей ответственности! Если бы она отказалась выходить на сцену, их ребенку было бы целых девять лет…
Она бы пела своему малышу нежные колыбельные, скупила бы все самые красивые погремушки, а ещё ту деревянную лошадку с зеленым бантиком, которую увидела в небольшом детском магазинчике, забежав туда между репетициями. Потом, учила бы его делать первые шаги под весёлую старую песенку, которую Арина знала наизусть, но никогда не пела со своей матерью:
Топ, топ, топает малыш.
С мамой по дорожке — милый стриж!
Он бы держал её за ручку и смешно перебирал пухленькими ножками, а его кудри разлетались бы по ветру, щекоча румяные щечки. Она обязательно разрешала бы ему объедаться шоколадом, смотреть допоздна мультики, не ругала бы, если бы он вдруг стал чавкать за столом, даже научила бы плеваться из трубочки в воробьев, как делают самые отъявленные забияки. Она подарила бы ему щенка, обязательно коричневого ушастого ретривера, потому что собаки этой породы добрые и верные. Арина бы все ему подарила… Если бы…
Сейчас он мог бы пойти в третий класс, решал бы уравнения, писал скучные диктанты на уроках русского языка, смеялся над «Денискиными рассказами» В.Ю. Драгунского, гонял бы с дворовыми мальчишками в мяч, а возможно играл бы даже на скрипке!
Милый девятилетний стриж мог бы зваться богатырским именем Никита… Если бы…
Глава 12
Арина проснулась к полудню. Голова адски раскалывалась, а веки опухли от пролитых слез. Кто-то нещадно звонил в дверь. От резкого звука ее мигрень усилилась. Она натянула халат и поплелась открывать.
— Уже половина первого, а ты еще спишь?! — раздался возмущенный скрипучий голос ее “обожаемой” свекрови. Пожилая Лидия Георгиевна не могла не читать нотации окружающим, а уж Арине сам Бог велел! Двух непохожих друг на друга женщин связывали только две вещи: любовь к Саше и ненависть друг к другу. Арина хмыкнула себе под нос, подумав, что ни то, ни другое отчего-то было не убиваемым.
— Какой матерью ты станешь, если спишь до полудня?! — Лидия Георгиевна как всегда бесцеремонно валилась в квартиру, когда ее никто не ждал. Что общего между ее поздним подъемом и предстоящим материнством, Арина так и не поняла.
