и он удерживает дверь, взглядом приглашая меня войти.
Ну, не рассказывать же ему, что Давид открыто посылает меня. Зачем постороннему человеку эти подробности?
Поэтому тоже улыбаюсь в ответ и захожу в комнату.
— Давид, а что случилось? Почему ты заболел? — замечаю, что Давид открыл глаза и внимательно следит за мной. Подхожу к дивану и сажусь рядом на пол.
— Если бы ты оставила свои детские выходки, то ничего не произошло бы, — он говорит чуть слышно.
— Если бы ты перестал вести себя как… — задумываюсь, сказать или нет. Все же жалко его. Но тут на лице Давида появляется самодовольная ухмылка и тогда я решаюсь закончить фразу: — как мудак, то мне не пришлось бы вести себя как… — и не могу найти подходящего слова.
— Как бездушная стерва, — приходит мне на помощь Давид.
Я сжимаю кулаки.
— Я до ночи проторчал в воде, Василиса, — говорит уже серьезно. — А если бы я умер от переохлаждения?
— А почему не вышел? Поразил бы всех. Ты же считаешь, что там у тебя то, от чего я должна просто в лужицу превратиться. Может, и на других бы сработало?
— Ты либо мастерски издеваешься, — Давид опять пытается приподняться, — либо и правда дурочка?
И только я пытаюсь возразить, но он продолжает уже жестче:
— Ты правда хотела бы, чтобы меня в тюрьму посадили? Тебе бы легче от этого стало? Правду скажи, Василиса. Я устал от твоих закидонов вот этих.
— Почему в тюрьму? — недоумеваю я, но спрашиваю несмело. Что-то в его голосе заставляет меня усомниться в правильности своих действий.
— Потому что это не та страна, где можно пробежаться по пляжу без трусов без последствий. Срок реальный за это.
— Ой, — я закрываю рот рукой.
— Вот тебе и «ой», — Давид опять ложится и закрывает глаза.
— Это ты все время в воде там сидел?
— Да, — открывает глаза, чтобы ответить, и снова зажмуривается.
— Ну… я не знала… Давид. Правда…
Давид начинает кашлять. Я не могу спокойно смотреть на это. Засовываю подальше все обиды и начинаю гладить его по волосам. Мама всегда так делала, когда я болела. Это успокаивает.
Давид вдруг берет мою руку и удерживает на своих волосах. Так и лежит, закрыв глаза. Подозрительно долго молчит.
— Давид, — зову тихонько. — Все в порядке?
— Ляг со мной, — неожиданно просит он и чуть двигается, ложась на бок.
Я какое-то время сомневаюсь, ищу подвох в его просьбе. Но Давид так смотрит на меня. Ему же и правда плохо. И чувство вины у него отлично получается мне привить.
Несмело сажусь на диван. Рука Давида тут же оказывается на моем плече и слегка надавливает. И я ложусь к нему спиной.
Он обнимает меня за талию и прижимает к себе.
Мне кажется, я теперь тоже горю. А еще его горячее дыхание обжигает мне шею.
— Василиса-Василиса, — бормочет Давид. — Когда ты уже вырастешь? Сколько мне еще ждать?
Я молчу. Просто слушаю его бормотание, которое становится все тише и тише.
— Мне так сложно с тобой. Но и без тебя не могу. Не могу без тебя, Василиса. Я никогда раньше не говорил таких слов. Никому.
Потом поток слов становится бессвязным. Я различаю лишь отдельные звуки, слова. Но понять не могу.
А потом в шею мне начинают мерно дышать. Давид, наконец, засыпает.
Я пытаюсь встать и приподнимаю его руку со своей талии, но он что-то бурчит невнятное и усиливает захват. Стискивает так, что становится трудно дышать.
Несмотря на болезнь, все равно силы в нем еще есть.
И я, поняв, что уйти не получится, пытаюсь расслабиться и тоже заснуть. Но постоянно прислушиваюсь то к громкому сопению, то к кашлю Давида. В такие моменты он опять что-то бормочет. В бреду, похоже. Поэтому я не особо придаю значения его словам.
Наконец, тоже засыпаю, положив свою руку на его у себя на талии.
Глава 14. Василиса
Просыпаюсь утром на диване одна. Не сразу вспоминаю события прошлой ночи. Потом меня как озаряет: блин! Давиду же плохо было!
Продираю глаза и вскакиваю на кровати. Оглядываюсь — Давида нигде нет.
Ой. А вдруг ему совсем плохо стало?
Выхожу из комнаты в поисках Давида с разу же слышу музыку. Иду на нее.
В одной из комнат и нахожу Давида — без майки в одних шортах он отжимается. С каждым движением мышцы напрягаются и рельефно выступают.
Красивое тело — не поспоришь.
Заглядываюсь и тут Давид делает последнее отжимание и бодренько так вскакивает на ноги. Замечает меня и, улыбаясь, подмигивает.
— Давид… — взволнованно говорю я. — Ты же болеешь. Доктор сказал покой тебе нужен.
— Ты мне не даешь этого покоя, зайка, — уже серьезнее говорит Давид.
Берет полотенце и обтирает грудь.
— Я здоровый мужик и у меня по утрам стоит, — Господи, Давид так серьезно произносит это, как будто речь идет как минимум о новом законе физики.
— А я думала, что ты заболел, — немного разочарованно тяну я.
— У меня горло болит, но не член, Василиса, — усмехается он.
Я демонстративно закатываю глаза и ухожу.
— Мне кофе без молока, — кричит он мне в спину.
Чего?! Он что?! Думает, что я буду ему завтрак готовить?!
Поворачиваюсь, чтобы возмутиться, но тут же слышу:
— Помнишь, что доктор сказал? Заботиться о больном. Ты же не оставишь меня голодным?
И он так жалостно смотрит на меня, медленно моргает. Ладно! Один раз!
Молча разворачиваюсь и иду искать кухню.
Холодильник полный. Уже легче.
Банальную яичницу отметаю сразу. Я ее сама не люблю, а я ведь тоже рассчитываю позавтракать. Быстренько замешиваю тесто и уже через несколько минут на сквородке румянятся первые оладьи.
Когда
