– Точно ушли. Ни с чем. Выбираться мне надо, Александр Федорович. – Поднимаюсь на локтях, демонстрируя собственную решимость.
– Ты прав, – вдруг соглашается он. – Выйду на рассвете. Поеду на санях до ближайшего охотничьего участка. Попробую найти грузовую машину, сынок.
– Это же… километров пятнадцать. Я боюсь, дед Саша. Вдруг с вами что-то случится? Да и я… Как останусь надолго один?
– Давай сделаем так: я сварю кашу и суп, оставлю побольше воды, печь растоплю посильнее, чтобы ты не замерз. Февраль на дворе, Феденька, а снега уже два дня не было. Видимость хорошая, снег плотный. Сани как по маслу пойдут. Ничего, Федька, не пропадем. Джина и Сильвер хоть жирок растрясут… Разъелись, шельмецы.
– Хорошо, буду очень вас ждать.
Читаю деду Саше на ночь, остро чувствуя предстоящую разлуку. Мне радостно и боязно одновременно, тревожно и страшно, волнительно. Не знаю, как описать свои чувства. Я, как восставший из мира тьмы, тот, кого искали и, с чьей потерей, возможно, смирились… И еще я боюсь за домик деда Саши. Он покажется на глаза егерям, привлечет внимание и пожертвует безопасностью и покоем ради меня. Надо ли говорить, что я не сплю всю ночь? Гораздо больше переживаю за одинокого старика, чем за свое здоровье. Воющий в оконные щели ветер, тихий свистящий храп старика и мерное потрескивание дров в печи навевают покой. Ты выжил, Фёдор Горностай, значит, все будет хорошо… И завтра все узнают, что я жив…
Утро пробирается в окна розоватым свечением. Разгоняет тьму, освещая слабые очертания деревянного стола, русской печи, незамысловатой посуды, сложенной на полочке, подвижных силуэтов собак и… деда Саши. Стараясь не разбудить меня, он заправляет постель (его кровать занимаю я, а старик спит на раскладушке) и наливает в алюминиевый таз воду для умывания.
– Дед Саша, доброе утро, – произношу тихонько.
– Проснулся уже? Сейчас все приготовлю, Федька. Не боись, все хорошо будет. Скоро весна и новая жизнь…
– Что вы планируете? Я должен знать, мало ли что… – потираю лоб, прогоняя нарастающее беспокойство.
– Пойду к проезжей части. Недалеко от лесной дороги охотничий участок. От него до поселка Тайга рукой подать. Главное, тебя туда доставить, а…
– А что потом?
– От поселка до Кемерово полтора часа езды. Ты же сам понимаешь, сынок… рана нехорошая на лодыжке. Связки порваны, кости, очевидно, мелко раздроблены. Тебе может потребоваться операция, поэтому в поселковую больницу нечего соваться. Это я, как медработник, говорю…
– Боже мой, кто меня там спасать будет, Александр Федорович? – вздыхаю, приподнявшись на локтях. – Документов нет, телефона тоже. Деньги есть, слава Богу, но они на банковском счету. Замкнутый круг!
– Ничего, все люди, Феденька. Ты пострадавший в катастрофе, а остальное… Отца помнишь номер телефона? – дед Саша выдавливает на зубную щетку пасту и начинает энергично чистить зубы.
– Помню. Ладно, разберемся.
– Сейчас накормлю тебя хорошо, кровать поближе к печи подвину, и лежи себе… читай, суп кушай и деда жди.
Я умываюсь и расчесываю отросшие волосы. Дед Саша варит суп и гречку, добавляет в крупу говяжью тушенку, лук и морковь. Кормит кашей собак, да и в наши тарелки накладывает щедрые порции.
– Ешь, Федька. Сейчас свитерок нарядный из сундука достану. А то придут, увидят тебя и подумают: «Плохо дед за парнем смотрел».
– Что вы такое говорите?! – возмущаюсь я, но дед Саша не слушает меня – тянется к сундуку и выуживает из него вязаный темно-синий свитер с жаккардовым узором по горловине. – Да вы… как у вас язык только поворачивается? Я даже растолстел!
– Не спорь, сынок. Бери судно, делай свои дела, пока я здесь. Помою тебя, одену чистое белье и в путь отправлюсь. Не спорь, – вскидывает он палец вверх. – Тебе ещё в больницу ехать на осмотр.
– Дай бог, если… выгорит. – Вздыхаю я. – Дед Саша, как мне вас найти? Ну… потом? Я приехать хочу и, вообще, вы мне родным стали.
– Я напишу координаты домика. Прощай, сынок, некогда балакать. Джина, Сильвер! Гулять идём?
Александр Фёдорович оставляет мне запас питьевой воды, затем, покряхтывая и тяжело вздыхая, тянет кровать к печи.
– Не поминай лихом, Федор. – Дед Саша выводит в воздухе крестное знамение и распахивает тяжелую дверь…
Провожаю старика грустным взглядом. Морозное облако врывается в дом и мгновенно тает, столкнувшись с жаром печи. Шаги, собачий лай и скрип саней стихают, сменяясь блаженной тишиной и шипением дровишек. На столе остывает чай с калиной. Рядом покоится томик Пушкина «Капитанская дочка». Придется читать… Делать-то все равно нечего…
Я мучаюсь ожиданием, ем суп, читаю, думаю о Сорокине и своих клиентах. Наверняка Игорь Евгеньевич потерял меня, решил, что я кинул его на деньги и отказался возвращать долг… Да и папа… скорее всего, убивается неизвестностью. Преподаватели, друзья, подруги, Варя… Стараюсь не думать о нашей встрече. Я боюсь, вот что меня так мучает. Ее равнодушия и пресловутой дружбы, которую предлагают тем, кого не любят…
Теперь я знаю, как звучит ожидание – томительное и напряженное. Оно воет ветром сквозь оконные щели, скребется, шуршит, словно когтями, трещит поленьями в печи, стонет и охает падающими с деревьев хлопьями снега…
Я зажигаю керосинку и всматриваюсь в темное окно. Домик поглощает тьма, а мое сердце – такое же темное, пугающее волнение. Не за собственную безопасность – за деда Сашу. Навостряю уши, заслышав посторонние шаги и голоса. Лай! Точно, это же Джина и Сильвер! Приподнимаюсь на локтях, пытаясь что-то разглядеть в темной полоске света. Ветер доносит незнакомые голоса, их много… Мужские, твердые, стариковские. Шаги приближаются, скрипят полозья саней, где-то вдали рычит дизельный двигатель. А потом дверь распахивается, являя взору четырех человек.
– Вот он… найденыш мой, – улыбается Александр Федорович, всматриваясь в мое лицо. Он волнуется – понимаю по напряженным чертам и озабоченному, беспокойному взгляду.
– З-здрасьте, – киваю незнакомцам.
– Здорово и тебе! – грохочет крепкий пожилой дядька в камуфляже и с ружьем за спиной. – Я Василий Васильевич, егерь охотничьего участка. Ты как здесь оказался?
– Потерялся в лесу. Убегал от охотников. Я работал вахтовиком на базе Саныча.
– Горе луковое… Ну, слава богу. Всех нашли, кроме тебя. – Облегченно вздыхает Василий Васильевич. – Саныч не просыхает… Пьет, как полоумный. Как звать-то тебя?
– Федор.
– Слава богу, парень. Саныч уже и в полицию ходил сдаваться. – Вторит другой мужчина – помоложе. – Я Семен Бобров – водителем в лесхозе работаю. Повезу тебя в больницу. А это брат мой – Алексей. Взял, чтобы в дорожке не скучать. Ничего… Довезем тебя с ветерком.
– Спасибо вам. Если бы не Александр Федорович… – переключаю взгляд на егеря, стремясь угадать его намерения. Лесхоз, охотники, лесная прокуратура… В голову закрадывается страшная мысль… – Вы же не собираетесь выгонять деда Сашу отсюда?
– Федька, ну что ты заладил? – обрывает меня старик. – Давай-ка одеваться лучше. Холодно на дворе, снег идет. Носочки оденем тепленькие, я вон… куртейку твою постирал. – Суетится дед Саша.
– Скажите, вы не выгоните его отсюда? Если да, то я не уйду! – произношу, не сводя взгляда с егеря.
– Никто не будет его выгонять, парень. Ерунду не говори. Федорыч десять лет в лесу живет. Придумаем что-то… – отирает он лоб. – Живой, слава богу. Семен, выйдем к дороге, сообщи участковому, что нашелся найденыш… – Инструктирует Василий водителя. – Заварили вы кашу, парень. Оштрафовали конторку лесорубов, дело завели… Компенсация тебе положена, как пострадавшему.
– А браконьеры? – спрашиваю я.
– Они всегда были и будут, Федька. Никуда не деться от этого.
– А Барсуков как? С ногой все в порядке?
– Хорошо все с ним. Обрадуется, что ты жив. Пьют на пару с Санычем, дурачье! Как напьется, так ходит всем рассказывает, что это он тебя послал на смерть. Эх… Судьба! Видно, ждут тебя, Федька, сильно ждут!
