ей не давал! Она как в тюряге жила!
Я испытывала тихий ужас от их слов. Даже я, человек далёкий от этих семейных дрязг, понимала, как сильно сейчас они друг друга ранят. Жестоко, до крови хлещут словами. Словами, которые потом не забрать, не вернуть назад. Они уже прозвучали и нанесли раны.
Филатов-старший отшатнулся, выровнялся. И взгляд его, на один короткий миг ставший больным, загнанным, тут же посуровел.
– С Катериной разберись. Если она с собой что-то сделает, на твоей совести это останется. А я не хочу слышать себе в спину, что мой сын убийца.
– Ну да, хватит и отца, – хмыкнул Илья, тоже отпрянув от стойки и снова обнимая меня. Филатов-старший перетёк взглядом на меня, пару мгновений в глаза смотрел. – И не совершай ошибок мне назло. Для тебя есть варианты получше, пусть даже не Катерина. Но и не эта. Сам же потом локти будешь кусать.
Пока я «обтекала», отец Ильи развернулся на каблуках и твёрдым шагом вышел из гостиной. Вскоре хлопнула и входная дверь.
– Всего доброго, – буркнул ему Илья и рывком прижал меня к себе. Я же тихо разревелась, уткнувшись ему в грудь. – Тшшш, маленькая. Не надо. Я не дам тебя в обиду. Плевать, кто там и что думает. Ясно?
Я промычала что-то нечленораздельное, а Филатов уткнулся носом в мою макушку, шумно поцеловал.
– На всех плевать. Я тебя люблю, малыш.
Наверное, когда слышишь эти самые слова, заветные, такие волшебные… Уже ничего не страшно. Потому что вот он, рядом, любит тебя, ласкает, никому не позволит причинить тебе боль. Но мне было страшно. Становилось не по себе от мысли, что однажды он меня бросит. А она, мысль эта препоганая, то и дело возвращалась ко мне, врывалась в тишину, раздирала в клочья наш покой. Я вскакивала на кровати, смотрела на безмятежно спящего Филатова и снова ложилась ему на грудь. А там сердце его бьётся. Так спокойно, размеренно, уверенно. И мне легче становится, теплее и уютнее.
– Ну что ты ворочаешься? – ворчит недовольно, а рука тут же моё бедро сминает. Жадно, голодно. Ему всегда мало. Даже если мы проведём в постели весь день, Филатов всё равно вечером скажет, что «голоден». Подомнёт меня под себя и возьмёт с ему одному присущей страстью. И я тоже начинаю втягиваться. Мне мало его даже сейчас, когда он рядом. Интересно, как бы я смогла его бросить? Как бы сама выдержала хоть день?
– Думаю, – целую его в ключицу, провожу по ней пальцами. А он дёргается – щекотки боится.
– О чём?
– О том, что твой папа вчера сказал.
– И что он сказал?
– Ты как будто не помнишь.
– Помню я всё. Просто интересно, что именно тебя так беспокоит.
– Он сказал, что я тебе не пара. Ну, это если более-менее вежливо сформулировать.
– Плевать на то, что он там сказал. Я не маленький мальчик, Малая. В состоянии сделать выбор. И я его сделал. А кому не нравится – их проблемы.
Голову поднимаю, разглядываю его лицо. Какой же красивый, с ума сойти. Сумасшедше красивый. Русые волосы после сна растрёпанные, губы от наших поцелуев припухшие, и глаза… Как же он смотрит на меня.
– Ну, знаешь, если отбросить все эмоции, твоего папу тоже можно понять. Я ведь не из вашего круга, это сразу видно, даже невооружённым взглядом. Ему хочется, чтобы сын встречался с девушкой… Ну, более значимой, что ли.
– Чего? – тянет раздражённо, и я понимаю, что если не замолчу, то мы обязательно поссоримся. Уж что-что, а это у нас хорошо получается. – Чего ты несёшь, а? Для меня значимая та, с которой мне по утрам просыпаться хочется. А если у отца какие-то проблемы, он может не навещать не особо любимого сына. И всё будет хорошо. У всех.
– Нет, так нельзя, Илья, – качаю головой. – Он твой отец. И вам нужно найти общий язык. Знаешь, если бы у меня был отец, я бы…
– Ладно, хватит. У тебя нет родителей, поэтому ты не знаешь, как они могут доставать. Я знаю, – затыкает меня грубо, не заботясь о том, что может причинить боль. Такой уж Филатов. Он даже не со зла это делает. Просто говорит, что думает. – Да и отец, знаешь ли, тоже не святой. Он меня в дурку из-за своей тёлки засунул. Вот так просто. Потому что эта тварь мне на шею повесилась, а потом, когда поняла, что я её отцу сдам, целый спектакль разыграла. Сказала, что я её изнасиловать хотел. Нормально? – Я сглотнула, на него уставилась удивлённо. – Я её тогда оттолкнул от себя, она головой стукнулась. И это против меня использовала. Мол, я её сначала избил, а потом поиметь планировал. И он ей поверил. Просто взял и поверил. Потому что у меня проблемы с агрессией. И плевать ему на то, что я пытался там доказать. По-твоему, я должен это забыть и делать вид, что мы семья и дальше? Я тебя умоляю, мы чужие люди, Малая.
Я поджала губы, потому что сказать больше нечего. И, несмотря на такую невесёлую тему, мне всё же стало приятно, потому что Илья только что поделился со мной самым сокровенным – своей болью. Радостью делиться несложно, а вот боль… Её показывать сложнее. И если с тобой кто-то делится болью, будь уверен, этот человек считает тебя близким.
– Мне жаль… Жаль, что так вышло с твоей мамой. Уверена, у неё были причины так поступить… Когда-нибудь вы встретитесь и поговорите. Она всё объяснит, – сделала я очередной шаг, ожидая, что Илья сейчас взбесится и оттолкнёт, но этого не случилось.
– Я не знаю, встретимся ли мы когда-нибудь. Не знаю, что скажу ей, если это произойдёт. Но сейчас мне плевать. Правда. Уже отболело, малыш, – чмокнул меня в лоб, усмехнулся. – Может, поднимем свои задницы и закажем чего-нибудь поесть? Я голоден, как скотина.
– А давай лучше приготовим что-нибудь? Вместе?
– Ну давай. Только для этого нужно в магазин съездить. У нас в холодильнике пусто.
Это его «у нас в холодильнике» заставило сердце забиться быстрее, и грудь наполнилась приятным теплом. Но долго умиляться Филатов мне не дал, стащив с кровати за ногу и закинув себе на плечо, как мешок с картошкой. Мы долго дурачились, прежде чем выйти из дома, а потом ещё и в супермаркете едва не довели парочку работников магазина до приступа. Филатов погрузил меня в огромную тележку и возил по молочному
