из духовки противень с мясными рулетиками.
— Привет, мамуль! — чмокнул я её в щёку, а сам подхватил один горячий рулетик, обжигая пальцы.
— О! Явился, не запылился, гулёна! Руки помой! — строго сказала мама, с улыбкой наблюдая за тем, как я жадно откусываю от рулетика. — Совсем тебя Машка голодом заморила?
Мама покачала головой, а я, жуя на ходу, отправился дальше.
Олэську я застал за учебниками. Только пролупилась, уже за учёбу?
— Ой, Серёжа, привет! — выскочила сестрёнка из-за стола и бросилась мне на шею.
— Красотка, ты мне штаны подшила? — поинтересовался я, размыкая объятия.
Красивая она! Ладная! Поэтому я волновался за неё. Олэська работала в ресторане администратором. Хороший ресторан, не шурум-бурум, но я всё равно переживал. Пьяные мужики и всё такое...
— Конечно. Давно уже! — ответила она и вытащила из шкафа мой камуфляж.
— Ай, спасибки! — расплылся я в улыбке и принялся собирать вещи, аккуратно укладывая их в дорожную сумку.
Мы с сестрёнкой немного поболтали о её учёбе, о её работе. Мне особо нечего было рассказывать. Я провёл время в беспробудном пьянстве и разврате. Сёстрам такое знать не положено.
Наконец, мама позвала нас завтракать, и вся наша семья собралась за столом на кухне.
— Может, уже с Машкой сойдётесь, да вместе будете жить? — потрепала меня по волосам мама.
— Не лезь, мать! — строго одёрнул её отец. — Серёга — мужик, он сам разберётся!
— Да не по-человечески это всё, Петь! Уже бы женились и жили, как полагается.
— Я вам скидку сделаю в ресторане, — пообещала Олэська. — Если у нас свадьбу гулять надумаете!
— Если только девяносто девять процентов? С моей капитанской зарплатой мне сто лет копить! — усмехнулся я. Да и жениться я пока не собирался. Ну, не на Машке точно.
Хорошая она, конечно, красивая, порядочная... Я ещё не созрел! Хорошо, что батя меня понимает, а то мать с сестрой давно бы меня в ЗАГС уволокли.
— Может, тебя в звании повысят? — наивно предположила мама. — Или жильё какое дадут?
— Держи карман шире, мать! — усмехнулся отец, вытирая усы рукой. — Берлессам нынче не положено! Наш сын рожей не вышел! — за столом воцарилось неловкое молчание. — Хоть бы этот референдум быстрее прошёл! — продолжил отец. — Сил никаких нет жить с этими северянами!
— Давай, уедем, Петь? — в отчаянии воскликнула мама.
— Да щас! Ага! Это с чего это вдруг? — разозлился батя. — Я здесь родился и прожил! Всю жизнь на заводе отпахал! Я эту хату горбом своим заработал! Чтобы потом всё бросить и бежать, поджав хвост? Хренушки! — отец скрутил из своего мощного кулака большую фигу и потряс ею над столом.
— А если война? — всхлипнула мама и вытерла лицо передником.
— А что, война? Возьму ружьё и пойду убивать северян! — заявил отец. Мы с Олэськой сидели, опустив головы. Этот разговор мама заводила не в первый раз. Время действительно было неспокойное. Мы с сестрой ничего не решали, поэтому помалкивали. — И ты, Купава, пойдёшь! Как миленькая! Все пойдём! Это родина наша! Чтобы больше я не слышал ни одного скулежа! В конце концов, у нас сын есть! Смотри, какой гарный хлопец получился! Защитит мамку! Не реви!
Я судорожно вздохнул и выпил кофе. Мне хотелось добавить что-то ободряющее, чтобы скрасить это испорченное утро, но слов не находил. А вся семья смотрела сейчас на меня с такой надеждой! Я не мог разочаровать своих близких!
— Мам, не переживай! — всё же нашёл я в себе силы. — Если начнётся замес, вы первые узнаете об этом! Я же разведчик как-никак! У нас в области всё есть: и танки, и вертолёты, и артиллерия! Мы же берлессы! А берлессы никогда не проигрывают! Мам, мы Гитлера победили!
— Сын дело говорит! Рано панику наводить! — похвалил меня отец.
Я гордился своими родителями. Они воспитали нас с Олэськой патриотами, вложили в нас правильные человеческие ценности.
Невесёлые мысли, от которых я отмахивался в отпуске, навалились на меня с новой силой. На одном патриотизме далеко не уедешь. Если начнётся реальная война, на чьей стороне мне прикажут воевать? Откуда мне знать, за кого будет воевать моя военная часть? На стороне северян или сепаратистов? За независимость Северо-Боровинской области или против?
Я мог это выяснить только по прибытии в часть. У военных не принято трепаться о политике, но хотя бы общее настроение командования мне станет известно. Слухами тоже земля полнится. Чем ближе я буду к оружию, тем больше у меня возможности защитить свою семью.
Мне было положено явиться в часть к шестнадцати часам, но я решил выехать сразу после завтрака — так меня тревожили мои сомнения.
Выйдя из подъезда с сумкой на плече, я встретил соседского пацана Игорька. Он как будто поджидал именно меня. С игрушечным автоматом наперевес, в зимней красной шапке с помпоном, закрывающей пол-лица, изображающей балаклаву, он бросился ко мне.
— Дядя Серёжа, дядя Серёжа! — запрыгал Игорёк вокруг меня, хватая за штаны. — Ты мне берет обещал отдать!
Я и забыл уже, если честно. Пацан так заискивающе смотрел на меня, что я не смог отказать.
— Жди здесь, щас вынесу! — пообещал я и вернулся домой.
— Забыл чего? — удивилась мама, увидев меня снова в коридоре.
— Да... берет... — рассеянно отмахнулся я.
Разуваться было лень, поэтому я крикнул Олэську, и она, отыскав мой старенький берет в шкафу, вынесла мне его к дверям.
— В зеркало посмотрись! — сказала мама.
— Зачем?
— Примета плохая.
— Ай!
Чмокнув ещё раз мать и сестру, я побежал на улицу, где нетерпеливо ждал меня Игорёк. Он уже снял шапку, а это означало, что он подготовился к смене экипировки. Ему было пять или шесть лет, поэтому берет повис у него на ушах. Как я не пытался приладить ровно головной убор, один хрен выглядело потешно.
— Спасибо, дядя Серёжа! — просиял пацан, трогая звёздочку на лбу пальцами.
— Да не за что...
— Ну, всё! Теперь можно сепаров гасить! — важно сказал Игорёк.
— Кого?
Я прекрасно слышал, что сказал мальчишка, просто охренел малость. Мы в своё время воевали за красных и белых, чаще бились с фашистами. А он куда?
