Зашла в спальню и открыла рот, чтобы попрощаться.
Но слишком истошно плакал младенец, и беспомощный Олег чуть ли уже не тряс его, пытаясь успокоить. Свекровь, глядя в красное сморщенное личико, причитала:
– Надо водичкой умыть, господи, святой водичкой, дай мне его, – суетливо пробовала она удержать младенца, чей ор звенел в ушах.
– Я пытаюсь, мама, пытаюсь! Он же только уснул!
– Так что ты его вытащил из кроватки? Разбудили кутенка…
Вот вроде сына воспитала, умела обращаться с новорожденным, а делала всё неправильно. Да и от Олега никакого толка не было. А я же готовилась к рождению ребенка, и видео смотрела, и статьи читала, и даже с куклой тренировалась, так что понимала, что могу его попробовать успокоить.
Я основательно готовилась быть матерью.
Разумная часть меня заорала «нет», но ноги уже несли к ребенку, руки протянулись вперед, и я выпростала из рук Олега извивающегося малыша. Посмотрела в маленькие, на удивленные осмысленные глазки. Убрала в глубину души вспыхнувшую оторопь. И прижала к себе ребенка, прямо к своей груди.
Глава 12.2
Эдгар
– Ты любишь ее?
Медленно отвлекся от любования новым пейзажем Беллы и оглянулся.
Девушка неподвижно стояла над мольбертом, рука с зажатой в ней кистью застыла в воздухе. Подошел ближе и заглянул в полотно. Стандартный для моей жены мрачный пейзаж сегодня неожиданно заиграл светлыми мазками.
Это вселяло надежду, ведь я заехал в мастерскую, чтобы уговорить Беллу помириться с отцом, а она вот…
Удивила, как обычно. Спросила то, что обычно предпочитала игнорировать.
От ее вопроса мгновенно выросло напряжение. Тревога, которую она разбудила своим вопросом, всколыхнулась с новой силой.
Зачем? Зачем она напомнила?
Ведь я так пытался забыться, работать на износ, вытряхнуть из памяти ту, что слишком травмирована крахом своего брака. Ту, что нужно было оставить в покое на время. А возможно, и навсегда.
Ту, что побежала к мужу, изменнику, предателю, конченому моральному уроду, после первого звонка.
Ушел в сторону, исчез из виду, не беспокоил, не звонил, только приучал себя к мысли, что изначально сделал ошибку сблизиться.
Как-то же терпел три этих года, наблюдая издалека.
Так зачем сорвался? Зачем прыгнул в пропасть без страховки?
Знал же, чем рискую. Прежде всего своим сердцем.
Любовь? А что есть любовь? Можно ли влюбиться в картинку?
В образ, который видишь изо дня в день? Только образ, ничего больше.
Возможно, ты сам его придумал и собрал из придуманных кусочков.
Узнать, что существует та единственная женщина, которая заставляет сердце биться чаще, подойти… Рискнуть… И понять, что она смотрит на тебя, но не видит. Мужчину в тебе не видит. Она чужая жена. Влюбленная в своего мужа. Мечтающая о ребенке.
А ты – просто случайный пассажир в ее жизни.
Просто муж постоянной клиентки, забывшей в салоне красоты зонтик.
Белла была до безумия рассеянна, беспомощна и по-детски наивна.
Я всегда присматривал за ней, когда она ездила наводить красоту.
Сидел в машине, смотрел в огромное окно во всю стену, видел мелькающие силуэты работниц салона…
Ее я увидел боковым зрением. Она спешила в салон, цокая невысокими каблучками по тротуару. Тонкая, изящная, хрупкая. Манящая. В платье шоколадного цвета в мелкий горошек, с красным тонким пояском.
Если и был в голове какой-то неопределенный образ женщины, то сейчас он воплотился в реальность в этой девушке, что быстро взбежала по лестнице и распахнула дверь с колокольчиком.
Я сам не понял, как вышел из машины и остановился у окна.
Она ходила передо мной как на экране кинотеатра. Моя личная звезда.
Мягкие волны волос коньячного цвета с застывшими капельками дождя.
Тонкий стан с высокой грудью. Искрящая улыбка, аккуратный носик, большие глаза. Изящные движения, как у танцовщицы. Всё это сложилось в идеальную картинку.
Для меня идеальную.
Может, для кого-то она была обычной, да вот только разве выбор сердца делается по объективным причинам? Сердце не повинуется логике.
Просто увидел и залип, оторвать взгляд не мог, как парализованный стоял и смотрел на ту, которая меня не замечала.
Дождь лил уже стеной, но я не обращал внимания на намокающие волосы и плечи, любуясь, пожирая сетчаткой девушку, в которую влюбился с первого взгляда.
А теперь моя жена-девочка спрашивает, люблю ли я.
Помогал бы, если бы не любил? Пытался бы оградить от бед? Предлагал бы выйти замуж? Хотел бы взять себе любую – бесплодную, травмированную, униженную, слабую, ко мне равнодушную…
Ничего бы этого я не делал, если бы не любил…
Но достаточно ли любви одного, если второй не дает отдачи?
Рита меня не любила, я это знал и уже привык к этой непреходящей боли от несбыточных ожиданий. Надежда появилась, когда мы провели время в горах. Тогда стало одновременно хуже и лучше.
Лучше, потому что я понял, что Рита оказалась воплощением мечты.
И хуже, потому что я снова оказался не к месту.
Пытаться строить новые отношения на руинах прошлого было изначально глупой затеей. А глупым я себя не считал.
– Ты правда хочешь знать? – спросил на удивление спокойным голосом.
Он ничуть не отражал бурю в душе. Я в целом привык держать себя в руках, цепями сковывать свои порывы. Может, любовь, семья – это вообще не для меня? Взять и уехать с Беллой к ее мечте. На побережье. В маленькое бунгало у кромки воды. Чтобы встретить рассвет и вдохнуть полной грудью соленый морской воздух, почувствовать, как накатывающие на песок волны щекочут голые ступни…
Я бы и уехал, но есть Феликс, подаривший старую-новую мечту.
От таких подарков не отказываются, это дань уважения родителям. Да я и сам хотел воплотить в жизнь проект горнолыжного курорта. Осталось уговорить Беллу остаться.
– Хочу, – ответила Белла, тогда как я уже и не ждал ответа.
Что она, что я, мы привыкли уходить в свои мысли, порой забывая о предмете разговора. В нашем странном браке не было правил, скорее, в нем царил первобытный хаос.
– Отвечу, если скажешь, что помиришься с Феликсом, – достал козырную карту, растянув губы в коварной улыбке.
Белла отложила кисть и вытерла испачканные в краске пальцы.
– Фу, ты бука, – звонко рассмеялась она, тыкнув мне в грудь кулачком, – почему вы не хотите меня отпустить? Я уже взрослая. Я хочу жить на берегу моря!
– Это красиво только в кино, дорогая, – сказал мягко, как ребенку, – солнце быстро испортит твою кожу, а волосы станут ломкими от соленой воды.
Красивое лицо исказилось в гримасе ужаса, она сразу же взметнула руки к волосам и опасливо стала их трогать. Я тихо хмыкнул. Надо было сразу надавить на больное место Беллы. Жаль только, что этим местом не была любовь к близким. Это юное, порывистое, свободное создание не признавало никаких оков, даже если ими была безусловная любовь ребенка к родителю. Единственному родителю.
Ее искаженные представления о любви причиняли Феликсу боль.
И я чувствовал себя обязанным не дать этой связи распасться в принципе.
Быть связующим звеном между ней и отцом.
Но как удержать Беллу? Чем?
– Хорошо, я помирюсь с ним, – выпалила она, пролетев мимо в алом кимоно с золотыми драконами, остановилась у окна, прикусывая мизинец и щуря глаза. Она была похожа на озорного ребенка, задумавшего каверзу. – Так что, Эд, ты любишь ее?
– Люблю, – сказал на выдохе, но никакого освобождения не ощутил.
Просто факт. Бесполезный, никому не нужный факт. Болезнь, с которой я должен жить. Неизлечимый недуг. От него еще никто не нашел лекарства.
– А она?
Замолчал, и это молчание нельзя было истолковать неоднозначно.
– И что ты будешь делать, Эд? – с жалостью и нежностью коснулась она моей щеки. По-родственному, по-дружески. Никак иначе.
Накрыл ее руку своей и принял эту поддержку.
– Работать. Жить. Ждать.
– Ты ждал три года, чтобы снова ждать?
