Не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы
И какою мерою мерите, такою и вам будут мерить
Матфей 7, 1-2
Иногда ей казалось, что на одного человека не может свалиться столько несчастий. Мысль, что она неудачница, вновь и вновь приходила ей в голову, заставляя прятаться в свою скорлупу, чтобы в одиночестве обдумать случившееся. В чем ее вина? Когда она прогневила судьбу, что та обходится с ней так жестоко?
Еще пару лет назад она думала, что они с Пашей всегда будут вместе, и их любви не будет конца. И вот она снова одна. И где все те мечты о счастье?
С тоской она ходила по опустевшей после Пашиного отъезда квартире, прощаясь с хорошо знакомыми вещами. Она долго держала в руках фотографию родителей. Счастливые и родные, они улыбались Кате со старой, так хорошо знакомой фотографии. Этот снимок был сделан незадолго до того, как случилась трагедия. «Почему вы оставили меня?» — прошептала она, чувствуя подступивший к горлу комок. «Почему я всегда теряю всех, кого люблю?»
Резкий звонок телефона заставил ее отвлечься от воспоминаний. Она осторожно поставила фотографию на журнальный столик, и подошла к телефону.
— Катя, выслушай меня, пожалуйста, — раздался в трубке до боли родной голос ее мужа. Она хотела повесить трубку без объяснений, как она это делала последнюю неделю, но не смогла.
— Мне не о чем с тобой разговаривать, — сказала она тихо, стараясь, чтобы ее голос не был жалким.
— Ты не можешь просто так уехать. Нам надо встретиться, это было ошибкой, чудовищной ошибкой.
— Поздно, мой самолет вылетает через четыре часа, — сказала Катя.
— Позволь мне приехать в аэропорт и проводить тебя? Пойми, все подстроила твоя сестра. Она хотела, чтобы мы расстались. Тебе не нужно было ей верить. Мы можем вернуть все назад, я до сих пор люблю тебя.
— Мы уже ничего не можем, и я не хочу с тобой встречаться, — сказала она, злясь на себя, что не может просто повесить трубку и вычеркнуть его из жизни. Его голос заставлял колотиться ее сердце.
— Катя, пожалуйста, я умоляю тебя. Ты не должна…
— Давай не будем начинать все сначала, — перебила она. — Ты сделал свой выбор, и я еще удивляюсь, как ты вообще можешь звонить мне и просить о чем-то.
— Катя! Пойми, твоя сестра — чудовище. Она все продумала, а мы попались в ее ловушку.
— Все, Паша, у меня больше нет времени на пустые разговоры. Я хочу забыть и тебя и ее! — твердо произнесла она и повесила трубку.
«Вот так, правильно, не надо никаких сцен. Я буду выше этого», — уговаривала она себя, пытаясь сдержать подступившие слезы. Телефон зазвонил снова, отдаваясь эхом в пустой квартире, но она не стала брать трубку. Через минуту зазвонил мобильный, и, увидев Пашин номер, она выключила его.
«Все это пора оставить в прошлом, если я собираюсь начать новую жизнь», — подумала она, подходя к зеркалу.
На нее смотрела молодая женщина в строгом сером костюме со светлыми, отливающими золотом, волосами, спускающимися мягкими волнами ниже плеч. Она поправила прическу, равнодушно посмотрела на свое лицо, и убедившись, что с макияжем все в порядке, лишь слегка тронула светлой помадой губы. Да, она была красива и сотни зеркал, в которые она смотрелась, всегда отражали ее бледное лицо с правильными чертами, большие выразительные глаза и стройную фигуру. Она отвернулась от зеркала. Теперь даже ее внешность, которой она гордилась, причиняла ей боль. Красота вызывает зависть. А ведь именно с этим чувством на нее смотрели другие, не столь щедро одаренные природой, женщины. Они и знать не знали, что она тоже завидовала им, тому, что у них были, например, дети, возможность иметь которых она была лишена. А кому нужна женщина, которая не может рожать? И пусть сейчас это стало общей проблемой, и уже придумано искусственное оплодотворение, все равно от этого не легче. Мужчины продолжают желать наследников и их не удержать в пустом доме, лишенном детского смеха. Эх, если бы тогда, еще в шестнадцать, глупый хирург правильно сделал операцию, они бы с Пашей сейчас жили вместе и воспитывали парочку ребятишек. Но что теперь об этом?! Теперь ей как-то надо научиться справляться с одиночеством, потому что нет смысла начинать все сначала с другим мужчиной.
Катя взяла вещи и вышла из квартиры. У подъезда стояло заказанное такси. Немолодой шофер услужливо вышел из машины и убрал ее вещи в багажник. Перед тем, как сесть в машину, она обернулась и посмотрела на окна своей квартиры. Прощай дом, прощай Москва. После того, как она ушла от мужа, единственное, что помогало ей держаться, была мысль, что она уезжает. Уезжает далеко и надолго, и, может быть, горячее южное солнце отогреет ее измученную душу и вернет ей желание жить. Все-таки как здорово, что она получила это неожиданное предложение уехать на Кипр.
В гостинице «Стар» Катя работала уже больше шести лет и за это время сделала карьеру от простой официантки до администратора. Официанткой Катя начала работать еще на третьем курсе института, когда подруга попросила подменить ее на время отпуска. Дело пошло так хорошо, что она решила остаться. Через пару лет она была уже помощником администратора. Ко времени получения диплома по специальности «Туризм и гостиничное дело», Катя уже знала все тонкости работы не только по учебникам, и через несколько лет заняла должность администратора, с которой успешно справлялась. У нее был какой-то особенный подход к людям, и клиенты всегда оставались довольны. Конечно, многие ей завидовали и даже пытались распускать слухи о ее связи с управляющим гостиницы, киприотом Луисом, но не имевшие под собой почвы, они исчезли сами собой. К тому же Катя, не участвующая ни в каких устраиваемых фирмой вечеринках, не давала поводов для сплетен, поэтому завистникам оставалось лишь молча скрипеть зубами. Они бы очень удивились, если бы узнали, что единственное к чему Катя стремилась — это быть хорошей женой и матерью, а все остальное было для нее не так важно. Но странным образом, то чего она так желала, ускользало от нее, а то, что она считала второстепенным — давалось слишком легко. Вот и сейчас, когда ее семья была разрушена, в карьере наступил новый неожиданный взлет. Но зачем он ей? Ей кажется, что уже ничего не нужно.
«Твоя сестра — чудовище», — вспомнила она слова Паши. «Сестра», — прошептала Катя, и из ее глаз хлынули слезы, смывая тщательно наложенную косметику. «Как я могла быть такой доверчивой, несмотря на то, что она всегда мучила меня?» Эх, если бы жива была мама, она хотя бы могла бы выплакаться на ее плече, а так ей даже не с кем поделиться своим горем.
* * *
Она вновь мысленно вспоминала тот страшный вечер. Это был день рождения Светланы Ивановны, родной сестры ее мамы. Они поехали к ним в Отрадное всей семьей на машине. Катин папа, Виктор Степанович, как обычно, был за рулем. Поздравив именинницу и посидев недолго за столом, Катины родители засобирались домой, а Катя решила навестить подругу, живущую в том же районе. Пробыв у нее несколько часов, Катя вернулась домой и удивилась, что родителей до сих пор нет. Теряясь в догадках, где они могут быть, она включила телевизор и стала смотреть фильм. Резкий звонок телефона заставил ее вздрогнуть.
— Квартира Гордеевых? — спросил незнакомый женский голос.
— Да, — ответила Катя.
— Кем вам приходятся Гордеев Виктор Степанович и Гордеева Людмила Анатольевна?
— Мои родители, — дрожащим голосом ответила она.
— Они погибли в автомобильной катастрофе. Вам нужно приехать для опознания. Запишите адрес.
— Как погибли? — выкрикнула Катя.
— Я не знаю, записывайте адрес, — равнодушно ответила женщина.
Дрожащей рукой она с трудом записала улицу и номер дома и долго сидела в оцепенении. Этого не может быть: такие молодые, веселые, родные. Это какая-то ошибка, папа так хорошо водил машину. Невозможно поверить, что их больше нет. Она не помнила, сколько она просидела, пока не позвонила Светлане Ивановне. Трубку после первого гудка сняла ее двоюродная сестра Злата. Она грубо оборвала Катины рыдания:
— Не реви, дура. Радуйся, что сама жива осталась. Поехала бы с ними — тоже бы разбилась.
От неожиданности Катя перестала всхлипывать. Действительно, если бы не спонтанно появившаяся мысль навестить подругу, ее бы постигла та же участь.
А потом был морг, куда Катя приехала со Светланой Ивановной и Владимиром Юрьевичем. Они хотели не пускать ее на опознание, но, вырвав руку, она вошла первой. Она должна была увидеть все сама. До тех пока она не увидит — она не поверит. И вот санитар откинул белую простыню, и она увидела такое родное мамино лицо: неживое, в ссадинах и порезах.
