Пусть Белый просто ценит ее больше после того, как едва не потерял. Пусть она не вздрагивает от ласкательного произношения своего имени. Даже твари, такие, как он, любят собственных детей. Надеюсь, помог это раскрыть по отношению к его дочери.
То, что переговоров не будет как таковых, я понял практически сразу. Белов готовился, словно на войну, и та армия, о которой мне до этого сообщили, была лишь частью.
Ухмыльнулся, глотая капли дождя. Отчаянно так, лихо, даже с каким-то задором, почти мальчишеским. Повоевали славно. И не факт, что проиграли эту войну. Парням, впрочем, ничего не сказал. Я предлагал им уйти, пока еще была возможность. Никто не выразил желания бросить меня в беде. И теперь я был почти уверен, что предателей в окружении нет.
Сам виноват. Дьявол обычно в мелочах. Я даже не вспомнил про ее платье, а ведь знал, что стоит как тачка премиум-класса. Сам когда-то заказывал такое Марине…
Темная ярость бьет под дых.
- Готовимся, - кричу собратьям. – Белого сразу не мочить. Подстрелить попытайтесь.
- Тащи сюда телку, - Стингрей смотрит наверх, в окна моей спальни.
- Нет, - перекрикиваю раскат грома. – Учись воевать, не прикрываясь бабой. Готовы?
Стрельба утихает. Открываются ворота. Я сначала не вижу Белова – его закрыли живым щитом личная группа быстрого реагирования. Зонт. Ну, конечно. Он рассчитывает не испачкаться в моей крови и не промокнуть.
Я выхожу вперед, удерживая пистолет снятым с предохранителя. Рассчитываю, достану ли его череп в прыжке для выстрела – до того, как эти псы откроют огонь. И вижу на его лице потрясение. Даже забываю, что он так и не понял, кто похитил его дочь. Мое лицо всегда было скрыто маской.
Забавно наблюдать эту гамму эмоций на лице. Возможно, он даже пытался со мной связаться, когда Юлю похитили, чтобы призвать на помощь. А ведь я даже имени не сменил. Любопытно было наблюдать – не дрогнет ли что на его лице, не вспомнит ли он, как жестоко расправился со своим когда-то другом? Даже удивился, чего это он отнесся как к корешу и разоткровенничался.
Совесть? Или что-то другое? Один хрен. Ничто не помешает мне убить его. Переговоры невозможны. Козырь в виде Юли тоже теряет сове значение. Я оказался не в состоянии использовать девчонку, чувства к которой стоили мне, возможно, даже жизни.
- Ожидал увидеть кого-то другого? – со смехом кричу, забавляясь его вытянутым лицом.
Белов медлит недолго. А затем делает жест своим людям расступиться. Идет как-тот неловко – я понимаю, что на него тоже надели бронежилет.
- Дочь моя где? – его голос прерывается.
Иду навстречу. В голове только одна мысль – успеть выстрелить, держаться так, чтобы он закрывал меня собой в некотором плане от потока пуль.
- Могла бы оказаться там, где мои сын и жена. Благодари бога, что я не такой отбитый.
- Я доверил тебе самое ценное. Чего тебе не хватало? Денег? Кто тебя нанял?
- Ты дебил? – мне уже не нужно кричать, расстояние между нами сократилось, да и дождь начал стихать. Только раскаты грома еще сотрясают небо. – Ты так и не понял, кто я?
Он вглядывается в мое лицо. Держит руку поднятой, сдерживая своих спецназовцев. Сейчас все решится. Едва услышит мое настоящее имя – все закончится. И я точно знаю, что унесу его с собой на тот свет.
- Тагир Булатов вернулся, еб твою мать.
- Б… Булат? – произносит он с таким потрясением, что у кого-то сдают нервы.
Очень удачно сдают. С шумом шин, криками и лязгом оружия. Дом оточило подкрепление. И когда раздается автоматная очередь, переговоры превращаются в какую-то вакханалию.
Меня задевает выстрел. Бронижелет сдерживает пулю, но это больно. Падаю в грязь, краем глаза замечая, как Белый хлюпается туда же, в расстоянии полутора метров.
- Не стрелять! – я не знаю, кому принадлежит этот истошный вопль, голос не похож на голоса участников всей этой экшен-пьесы.
Численное превосходство – на стороне противника. Люди в черном везде, куда только хватает возможности дотянуться взглядом. Хочу закричать, что для меня было честью воевать с ребятами, но слов уже никто не разберет.
Выстрелы. Топот ног. Ругань. Но при этом убивать их не спешат, профессионально скручивают, лицом в грязь. Белов в своем репертуаре. Легкой смерти не будет. Замордует до смерти – с него станется.
- Сдохни, тварь, - поднимаюсь на колени, едва различая что-то от залепившей лицо грязи, направив пистолет в голову Белого, и начинаю жать на курок…
В голове словно бьют одновременно сотни маленьких молотков, она просто разрывается. Так и выглядит загробная жизнь, или, мать его, в аду закончились спички, и будут стучать по темечку?
Темнота рассеивается. Кожу словно стянуло. Я пытаюсь вспомнить, успел ли я выстрелить, и почему не слышал того выстрела, который меня отправил в нокаут.
Дождь закончился. Я сижу, прислонившись, предположительно, к стене, и не могу пошевелить руками. Боль также сбоку, в правом ребре – туда угодила пуля, и хоть бронежилет ее остановил, это охренеть как больно.
Успел? Или после такого меня бы точно не оставили в живых? Вопросы без ответа разрывают голову дополнительным витком пытки. Руки не слушаются, и постепенно, по мере того как к ним возвращается чувствительность, понимаю, по какой причине не могу их развести. Ощупываю пальцами металл браслета.
От этих тварей в любом случае легкой смерти не дождешься. Надеюсь, все было не зря. А если промахнулся – шанс еще остается. Впиться в его глотку зубами, к примеру. Сберечь силы при любом раскладе будет полезно.
Здесь кто-то есть кроме меня. Как хищник, что давно идет по следу и давно привык уворачиваться от ударов в спину, я это чувствую.
Не убили, значит. Что означает – скорее всего – что Беляев тоже остался жив. Не упустит возможности посмотреть в мои глаза перед тем, как спустить курок. И наверняка перед этим еще расскажет в подробностях, как мучительно умирала моя семья.
Я бы на его месте поступил именно так.
Жду, пока яркие пятная перед глазами не уйдут в небытие и я смогу поднять веки так, чтобы рефлекторные слезы от яркого света не приняли за свидетельство слабости либо поражения. Это удается, хотя и с большим трудом.
Холодный электрический свет режет сетчатку. Непроизвольно напрягаю руки, сталь наручников впивается в кожу. А боль в затылке полыхает с новой силой.
Темное пятно в кресле у спины ничто иное, как тот, кого я надеялся убить. Не срослось. Он здесь. Бледный, помятый, костюм в грязи, на плечах полотенце. Из моего гардероба. Выглядит смешно, и я позволяю себе ухмылку.
Я много чего могу себе позволить перед смертью. Если это заденет противника – тем более.
Мы одни в комнате. Ее я почти не посещал за все то время, пока использовал дом в качестве тюрьмы для ценной заложницы. Юлька, надеюсь, жива. Я строго приказал ребятам к ней не прикасаться…
Уму непостижимо. Смерть дышит мне в затылок, а я переживаю о ней. Дочь Беляева сделала невозможное. Добралась туда, куда никогда бы не добрался он сам. Если я и проиграл в поединке – то только ей.
- Где она? – голосовые связки меня не слушаются, и вместо четко поставленного вопроса выходит сдавленный хрип.
- Жалеешь, что не успел ее спрятать?
Беляев смотрит как будто сквозь меня. Странное выражение его глаз на миг сбивает с толку. Нет злорадства, торжества и жажды возмездия. Я не понимаю, почему там вижу то, чего быть не должно.
- Да все нормально с ней. Скоро домой отвезу. И да, спасибо, что не обидел ее… ну сверх того, на свадьбе. Я бы тебе только за это…
Едва его слышу. Так, Юлька в безопасности. Ничто теперь не помешает нам схлестнуться один на один, пусть и силы не равны.
- Я бы не причинил ей зла. Можешь не равнять меня по себе. Ты сжег портрет Марины следом? Или он до сих пор при тебе, напоминает о самом мужском поступке из всех?
Беляев меняется в лице. Но ненадолго. Скручивает крышку с бутылки виски и делает глоток.
- Будешь? – даже не кривится, вытирая рот тыльной стороной ладони.
