усыпить до того, как он меня прикончит.
Я собираюсь задавать вопрос за вопросом, пока Саллен, наконец, не выберет какой-то из них для ответа, но он приоткрывает губы, и я замираю в ожидании.
— Штейн уехал, — неуверенно говорит он. — Вот почему я вернулся. Он взял своих злейших охранников и уехал впервые за… долгое время.
Мне хочется захлопать в ладоши от того, что я получила хоть какой-то ответ. Но только еще больше запуталась.
— Штейн был с тобой? С какого времени? Он только в апреле ушел в отставку. Где ты был до этого?
— Недалеко, — медленно отвечает Саллен на последний вопрос, и я воспринимаю как победу то, что он вообще отвечает.
— Штейн живет с тобой? Почему ты вообще исчез…
— Садись в кресло.
Я, стиснув зубы, смотрю на эту конструкцию: нижняя часть загнута вниз, широкие подлокотники со свисающими с них бежевыми ремешками, металлические пряжки. Есть дополнительные ремни для пояса, груди и ног. Это не стандартное кресло. Ни одному дантисту не сошло бы с рук подобное дерьмо.
Единственный плюс в том, что, насколько я вижу в этой почти пустой комнате, над креслом нет лампы и никаких орудий пыток. Хотя они могут быть внутри этой коробки.
— Что ты со мной сделаешь? — тихо спрашиваю я, возвращая свой пристальный взгляд к Саллену.
— Завтра я должен вернуться.
Мое сердце замирает, и я открываю рот, чтобы сказать ему, что этого не произойдет, но он продолжает.
— Я хочу прикоснуться к тебе. Хочу, чтобы ты со мной поговорила. Но я не смогу ответить ни на один из твоих вопросов, если все это будет происходить вот так.
— Почему нет? Именно так нормальные люди и…
— Перестань употреблять при мне это слово.
— Значит, ты привязываешь меня и тыкаешь всякой хренью, а я могу задавать тебе вопросы?
Саллен кивает.
— Да.
В его представлении это так просто. И я знаю, что ему двадцать три, как и мне, но в некотором смысле он как будто младше. Как будто, несмотря на все перенесенные им ужасы, он был сокрыт и заперт таким, каким был.
Я думаю о его руках, сжимающих горло охранника. То, как он вывернул мужчине запястье.
Ну, может, "сокрыт" — не совсем подходящее слово.
— Это странно, Саллен.
Он на секунду закрывает глаза. На две. Саллен кажется таким уязвимым, что мне хочется преодолеть разделяющее нас расстояние. Обхватить руками его сильное тело.
Но я не двигаюсь, и он, моргнув, открывает глаза.
— Знаю, — наконец говорит он. — Но мне это кажется нормальным.
Мне хочется высунуть язык в ответ на его остроту, на то, как он бросает это слово мне в лицо. И еще мне хочется возразить. Сказать ему, что это безумие, но… как и вся моя жизнь. Даже не беря в расчет мою неизменную влюбленность в Саллена, тот факт, что мы родились в Райте, уже делает всех нас немного странными. У кого еще родители возвращаются домой с пулевыми ранениями или колотыми ранами? Кто еще в детстве прячется в домашних бункерах, постоянно испытывая тревогу? Кто еще не может завязать дружеские отношения без опаски, что эта дружба не будет использована в качестве выкупа? Или не доверяет даже самым благим намерениям, боясь, что простой "привет" может стать предвестником шантажа? А что до Саллена… даже участникам Райта не снилось то, что пережил он.
Кроме того, я знаю, что Мадс и мои родители рано или поздно меня найдут. Я тут навсегда не останусь.
«Или останусь?»
Я крепко закрываю глаза и сжимаю под грудью руки в кулаки. Я хочу ему доверять. Хочу ему помочь. Но не хочу умирать здесь, под землей.
— Я не причиню тебе вреда, Кария. Обещаю.
Его голос низкий и почти успокаивающий. По какой-то причине ему я доверяю еще меньше.
От него у меня мурашки по коже.
Саллен не может принять мой комплимент, но хочет склонить меня к тому, чтобы я села для него в это кресло? Типа эксперимент в подземелье этого отеля?
Я не знаю, выполняет ли он обещания. Не знаю, хранит ли он что-нибудь где-то помимо банок, как того кролика.
Не успеваю я принять хоть какое-то решение и что-либо обдумать, как слышу его тихие шаги по цементному полу.
Я тут же распахиваю глаза и напрягаюсь всем телом.
Саллен приближается ко мне, и мой голос на мгновение заглушает страх. Я отступаю, с трудом сглатывая.
— Саллен…
Тогда он бросается на меня, а я отшатываюсь, прыгая и суетясь, готовая сейчас же повернуться и скользнуть в темный проем в стене. Я оборачиваюсь, сердце подскакивает к горлу, в мыслях полный беспорядок.
«Мне не следовало его спасать. Влюбленность не означает, что можно доверять монстру. Он так мне и не ответил. Его не было два года. Зачем ему сейчас оставлять меня в живых? Я ничего для него не значу».
Я бросаюсь к зияющей дыре, готовая рискнуть и юркнуть в нее. Но тут Саллен резко хватает меня за волосы. Я вскрикиваю, мое горло сжимается, голова откидывается назад.
Мы с ним по инерции летим на гипсокартон, и, когда моей кожи касается грубая штукатурка, я вскидываю ладони и слышу глухой удар. Что-то разлетается, и тут я понимаю, что Саллен сбил со стены ночник, и нас в этом склепе окутывает кромешная тьма.
Он прижимается ко мне всем телом, я пытаюсь дышать, упираясь предплечьями к грубой стене. Саллен все еще держит меня за волосы своей затянутой в перчатку рукой, в темноте запрокидывая мне голову, а мои глаза застилают слезы.
Я чувствую, как Саллен скользит ладонью по моему плечу, и знаю, что другую он прижал к стене, полностью меня обездвижив.
«О, боже».
— Ты сказал, что не причинишь мне вреда, — с трудом выдавливаю я, слова дребезжат от страха и спазма в горле. — Ты обещал. Я тебя спасла…
Саллен тихо усмехается мне в ухо, обдавая мою кожу
