Очнулся Марк только тогда, когда было вообще-то уже поздно – рыдающая Артемида кричала ему: «Ненавижу тебя, ненавижу-у». «Господи, что я делаю?» – ужаснулся он. Тогда он долго стоял перед портретом матери, которая смотрела на него с нежной укоризной: «Мальчик мой, как же так? Ты теряешь достоинство!»
– Мама, я больше не буду, – сказал он, как говорил всегда, и горько усмехнулся: сколько раз она это слышала, сколько раз…
«Я не буду опаздывать в школу, пропускать уроки, грубить отцу, приходить за полночь, гонять на мотоцикле, я не буду…
Я никогда не буду больше плакать.
Я всегда буду в седле.
Мужчины не плачут.
Ну да, плакать не буду, лучше напьюсь», – подумал он с горечью. Вот черт!
И – завязал. Он не покупал больше спиртное, нарочно держал в холодильнике недопитую бутылку водки, воспитывая волю, а когда тоска подступала к самому горлу, садился на мотоцикл и гонял по пустынным дорогам вокруг Трубежа – скорость, адреналин. Шохин так гордился собой! Гордился несколько месяцев, пока Артемида не привезла Патрика. Гордился весь понедельник – еще бы, не напился после расставания с Лидой и сыном. Молодец! И только выйдя от Александры, вспомнил полстакана водки, выпитые тайком от самого себя. «Ну и черт с ним! Напьюсь, и провались все пропадом!» И отправился к другу, который у него все-таки был. В результате Марк во втором часу ночи с трудом добрел до дома и заснул не раздеваясь.
Ни Марк, ни Александра в пылу разговора об Айвазовском совершенно не заметили, как тихонько приоткрылась дверь. Человек, стоявший за дверью, прекрасно расслышал все подробности и, осторожно прикрыв дверь, на цыпочках удалился.
«Интересно! – думал он. – Как интересно…»
Пока огорченный Марк и расстроенная Александра расходились по домам, тот человек, что подслушал их разговор, тоже бодро продвигался по направлению к своему дому. В голове у него роились самые разнообразные мысли и планы, которыми он срочно жаждал поделиться…
Вернее, жаждала.
Потому что голова с планами принадлежала Светлане Петровне Вигаркиной. Светочка Вигаркина была дочерью первого секретаря райкома, поэтому жизнь ее складывалась легко и безоблачно – до тех пор, пока райкомы не канули в вечность вместе с теми коммунистическими деятелями, которые не смогли приспособиться к новой жизни. Впрочем, папочка Вигаркин к тому времени уже не был первым секретарем, так как пребывал на заслуженной пенсии, да и саму Светочку давно уже называли исключительно по имени-отчеству.
Вместе с крахом Советского Союза рухнула и жизнь Вигаркиных. Папу хватил удар еще тогда, когда Борис Ельцин положил свой партбилет на стол президиума XXVIII съезда КПСС. Муж тут же сориентировался – быстренько развелся со Светочкой, ушел к любовнице и ловко разменял огромную квартиру, выселив бывшую жену в однушку тремя этажами ниже. Светлана Петровна была совершенно не приспособлена к жизни – все всегда делал любящий папочка. Устраивал в институт, в аспирантуру, выдавал замуж, добывал квартиру, машину, дачу, работу… Только ребенка ей надо было родить самой, но и на это она оказалась не способна. Оставшись одна, Светлана растерялась – как жить, было непонятно. Бывший муж процветал, занявшись каким-то бизнесом – строил особняк, то и дело менял машины и возил семью отдыхать на Кипр и в Египет.
– Что, все в музее киснешь? – спрашивал он при встречах. – И сколько там тебе платят? На хлеб-то хватает?
На хлеб хватало. Нет, по сравнению с простыми сотрудниками музея она была просто богачкой! Но по сравнению с прежней жизнью…
В музей она пришла из областного министерства – там не чаяли, как от нее избавиться, потому что Вигаркина была катастрофически глупа, несмотря на то что ухитрилась защитить кандидатскую диссертацию по рабочему движению в Западной Европе и добрый десяток лет работала над докторской. Кого теперь интересовало рабочее движение? Да никого. В музее она нахваталась кое-каких знаний по искусству и старательно раздувала щеки на всякого рода мероприятиях. Директор ее терпел, но когда в музей пришла Никанорова, вдруг оказалось, что Светлана Петровна совершенно лишняя – она плохо представляла, в чем же заключается ее роль как научного руководителя, да и, честно сказать, вообще не понимала, какая такая наука может быть в музее!
Организовать Светочка была не способна вообще ничего, и постепенно все вопросы стала решать Александра, поднявшись из простых экскурсоводов до главного хранителя. Директор, которому было уже за семьдесят, почти ни во что не вникал, делаясь ко второй половине дня вообще мало приспособленным для руководства и общения с сотрудниками по причине беспробудного пьянства.
Никанорова делала выставки, устраивала конференции, развернула целую сеть кружков и лекториев, выступала на всех открытиях и презентациях, ее любили местные власти, у которых она умела добыть лишнюю денежку для музея. А пресса так просто обожала! Нет, в самом деле, зачем брать интервью у этой мрачной зануды Вигаркиной, когда есть очаровательная Александра с милой улыбкой и горящим взглядом, способная разливаться соловьем на любую тему!
Никанорова была все, а Светочка…
А Светочка исходила злобной завистью и вынашивала планы по свержению директора, надеясь занять его место – она ведь кандидат наук, почти доктор. Ну да, она, конечно, уже немножечко пенсионерка, но зато какой опыт руководящей работы! Вигаркина постоянно «стучала» на директора в министерство. Да там и так видели, что пора менять кадры. Но мадам Вигаркину никто всерьез как возможного кандидата не принимал.
Но в последнее время жизнь Светланы Петровны Вигаркиной изменилась так круто, что иногда по утрам, глядя на себя в зеркало, она бледнела от ужаса: не дай бог, кто узнает! Как, каким образом это могло с ней случиться, она решительно не понимала. Она безумно боялась этого человека – и жить без него не могла. Когда он смотрел на нее своими прищуренными зелеными глазами и усмехался, Светочка трепетала, а уж когда он…
Нет, об этом нельзя было даже думать!
Прожив свою женскую жизнь «всухомятку» – брак как-то сразу не задался: муж с трудом ее терпел и быстро начал изменять, – Светлана вдруг оказалась в некоем эротическом дурмане. И это в ее-то годы! Никто не знал, но Светочка просто обожала дамские любовные романы и прочла их целую кучу, утешаясь чужими страстями, – рассыпающимися книжонками в белых бумажных обложках была завалена вся квартира. Поэтому, когда возник этот человек, она сразу же почувствовала себя героиней любовного романа.
