Ночь пролетела как миг. Под утро он ушел в свою спальню. Около одиннадцати утра приехала Нэнси.
Я вышла к завтраку.
Нэнси потрепала меня по щеке:
— Как спалось, милая? — спросила она меня. — Сегодня ночь была душной. Что-то ты выглядишь измученной.
Стив, не поднимая глаз от кофе и утренней газеты, монотонно произнес:
— Наверное, врачи замучили.
Я промолчала. Произнеси я хоть слово, Нэнси бы почувствовала фальшь.
Теперь я жила ожиданием следующей ночи любви. Но ее не было. Он приезжал и уезжал, даже не взглянув на меня. Однажды я, не выдержав, позвонила Стиву среди недели и сказала, между прочим, что хочу посмотреть Майами.
— Уеду в Москву и даже не увижу город. — Мне нужен был повод встретиться с ним.
Он сухо отказал, сославшись, что занят.
Это было как удар, пощечина. «Пошла ты!» — другими словами. И я пошла. Однако через день услышала в трубке его веселый голос:
— Прости, пожалуйста. Я тебя обидел. У меня были неприятности. Приезжай.
— Я передумала, — холодно отозвалась я, отключилась и больше не подходила к телефону.
Он приехал, не дожидаясь воскресенья. И привез мне подарок. Это был бриллиантовый браслет. Я не приняла.
— Такие вещи дарят… знаешь кому? И за что? У нас с тобой чисто деловые отношения. — Мы гуляли в саду. Нэнси была в доме, близко, совсем рядом. Правда, сад был в несколько гектаров.
— Я слышал, ты купаешься в любую погоду? — Он хотел меня утащить подальше от дома.
— Да.
— Пойдем искупаемся в океане?
— Ты замерзнешь, и вообще скоро дождь.
— Ты согреешь.
— Не буду.
— Твое право. У нас с тобой соглашение. — Теперь обиделся он, а я… оттаяла:
— Пойдем.
Мы заплыли далеко-далеко. Было действительно холодно.
— Иди ко мне. — Я сдалась первая и протянула ему руки.
— Хочешь меня согреть?
— Да.
— Не боишься?
— Чего?
— Утонуть.
— Мне нельзя тонуть. Я дорого стою.
Он подплыл и крепко обнял меня. Я бедрами обхватила его. Мы прильнули друг к другу. Пошел дождь. Мои волнистые волосы выпрямились и висели словно сосульки, облепив его лицо. Он не видел ничего перед собой.
— Плывем к берегу, может начаться шторм.
— Я обожаю, когда опасно. Полюби меня здесь, посреди океана.
Мы поменялись позами, он обхватила мои бедра своими, вокруг был океан.
— Здесь, в воде, ты тоже любишь медленно?
Нас качали волны, и мне казалось, что Стив отключился. Но это было не так.
— Мы будем заниматься любовью так же долго?
— Пока не доплывем до берега, — сказал он и поцеловал меня, захватив мои губы. Его тело напряглось.
— Теперь торопишься ты, — упрекнула его я.
— Научился от тебя.
— Любить по-русски?
— Быстро, как ездить.
— А мне понравилось медленно, — сказала я, но слова оказались бессмысленными.
Крик чаек заглушил мой.
— Боже праведный, вы что, купались? — увидев нас, воскликнула Нэнси.
— Нет, купалась только я. — По Стиву не было видно. Он высох по дороге домой. А чтобы высушить мою густую гриву, требовалось побольше времени.
— Так ведь можно утонуть, и вообще это опасно. Я предложила Наде купаться у нас в бассейне или джакузи.
Она посмотрела на меня с укором. В нем таился и вопрос, и осуждение одновременно: «Со мной развлечься не захотела, а вот со Стивом…»
— Люблю купаться в экстремальных условиях.
— В следующий раз возьмите меня с собой. Я тоже хочу попробовать.
— Непременно, — отозвался Стив. — Но Надю мы больше не возьмем.
— Это еще почему? — взорвалась я.
— В твоем положении это опасно, и вообще можно простудиться. — Он меня дразнил.
Нэнси подняла бровь.
— Я имел в виду в ее будущем положении, — поправился Стив.
Он словно в воду смотрел.
Через неделю я приехала в медицинский центр. Это был срок моего очередного обследования.
Я заглянула в кабинет к своему врачу. Никого не увидела, только услышала, что откуда-то раздаются громкие всхлипы. Звук плача привел меня в соседнюю с кабинетом гардеробную. В узком шкафчике, предназначенном для одежды, сидела Сандра без формы и, горько рыдая, размазывала слезы по своим близоруким глазам. Очки, упав с колен, валялись рядом на полу.
— Ты что? — Я подошла к девушке и, подняв с пола очки, погладила ее по плечу. В ответ она разразилась плачем еще громче.
— Представляете, они обвиняют меня, что я перепутала пробирки, поэтому у белой женщины родился ребенок-мулат.
— А отец тоже белый?
— Да-а, — ревела она.
— Как же так? — Я тут же подумала о себе, не хватало, чтобы я от нерадивости этой ученой девчонки Стиву преподнесла в подарок негра. Как она в очках с такими мощными диоптриями вообще что-то видит?
— Может, ты действительно… — Я не успела договорить.
— Нет-нет, я все делаю очень аккуратно, перепроверяю тысячу раз. Мой профессор в университете сказал, если я уверена на сто процентов, что это не моя ошибка, можно провести генетическую экспертизу…
— Конечно, — успокоила я Сандру, хотя слабо разбиралась в этом. — А может, в роду у твоих белых пациентов были темные корни? Бабушка темнокожая или дядя?
Сандра меня не услышала. Она продолжала рыдать:
— И вообще я занимаюсь плохим делом, все мы тут занимаемся… у-у… — Слезы капали на очки, которые Сандра усиленно протирала подолом юбки. Она выглядела обиженной, беззащитной девчонкой.
— Что ты! — уверила ее я. — Ваш труд очень ценен. Столько женщин, которые не могут сами родить и очень хотят ребенка!
— Знаете, почему я занялась этой темой? — Слезы высохли. — Моя мама умерла при родах. У нее было больное сердце. Ей нельзя было… нель-зя. — Она снова зашлась.
— Вот видишь. Если бы ей кто-то помог, то и ты бы родилась, и мама твоя осталась в живых. — Я, как могла, уговаривала Сандру.
— Нет, девчонки с факультета психологии дразнятся, говорят, что наша наука аморальна, потому что у таких детей, которых вынашивают не ро-ди-те-ли… — Она стучала зубами.
— Да-да, я поняла… принести тебе попить?
— Не на-до. У детей, которых мы выводим, — продолжила она самобичевание, — словно в инкубаторе цыплят, у них… не будет с родителями внутренней связи.
— Какой связи?
— Внутренней, которая через утробу матери передается.
— Что это еще за связь? — забеспокоилась я.
— Они проводят эксперименты с младенцами.
— Кто?
— Студенты с факультета психологии.
— У них своя наука, у тебя своя.
