— Во Фринтоне после купанья мне всегда давали имбирное печенье. Агнесса говорила: чтоб не дрожала...
— Ну и нянькалась же она с тобой!
— Не надо так говорить. Вы же ее в глаза не видели.
— Прощу прощения.
— Она вам наверняка бы понравилась. Вид у нее страшно суровый, но это ровно ничего не значит. И вообще у вас с ней много общего. Она совсем не такая язва, какой кажется.
— Премного благодарен.
— Это комплимент. Я очень люблю Агнессу.
— Может, и меня полюбишь — если я научусь вязать...
— Хлеба больше нет? Я еще не наелась.
Джордж снова спустился вниз, а когда вернулся, Селина лежала на животе; перед ней был открытый учебник. Она повторяла:
— Yo — я. Tu — ты. Usted — вы.
— Не Usted, а Usteth... — Джордж произнес это слово на местный манер, чуть шепелявя.
— Usteth... — Селина взяла хлеб и рассеянно принялась жевать. — Забавно: вы довольно много обо мне знаете — я сама кучу всего нарассказывала, пока думала, что вы мой отец... а я о вас не знаю почти ничего.
Джордж не ответил, и Селина перевернулась, чтобы на него взглянуть. Он стоял в кокпите — их головы были на одном уровне и очень близко, в каких-нибудь двух футах, — но он на нее не смотрел, а следил за рыбацкой лодкой, скользящей по прозрачной сине-зеленой воде у выхода из гавани; Селина видела только часть загорелого лба, щеку и подбородок. Джордж не обернулся даже, когда она заговорила, но немного погодя сказал:
— Да, пожалуй, не знаешь.
— И «Фиеста в Кала Фуэрте» вовсе не про вас, правильно?
Рыбачья лодка медленно входила в глубокий канал. Джордж спросил:
— А что тебе так хотелось узнать?
— Ничего. — Селина уже пожалела, что завела этот разговор. — Ничего особенного. — Она загнула уголок страницы и тут же его разгладила: ей внушали, что это дурная привычка. — Вы, наверное, думаете, я ужасно любопытная. Книгу мне дал Родни, мой адвокат, — я вам про него говорила. Когда я решила, что вы — мой отец, и сказала, что хочу вас разыскать, он был категорически против. Заявил, что не надо будить спящего тигра.
— Экое образное мышление! Редкость у адвокатов... — Лодка проплыла мимо яхты, вышла на глубокую воду и с тарахтеньем мотора направилась в открытое море. — Джордж повернулся к Селине лицом. — Под тигром подразумевался я?
— Вряд ли. Он просто хотел избавить меня от лишних неприятностей.
— Но ты пренебрегла его советом.
— Да.
— Ты, кажется, хотела мне что-то сказать?
— Что я чересчур любопытная. Такая уж уродилась. Простите.
— Мне нечего скрывать.
— Меня вообще интересуют люди. Их семьи, родители.
— Мой отец был убит в сороковом году.
— И ваш отец был убит?
— Их эсминец был потоплен немецкой подводной лодкой в Атлантическом океане.
— Он служил в военно-морском флоте? — Джордж кивнул.
— Сколько вам тогда было лет?
— Двенадцать.
— А братья или сестры у вас есть?
— Нет.
— И что же с вами было потом?
— Потом... дай подумать... я закончил школу, отслужил в армии, потом решил остаться на военной службе, получил офицерское звание...
— А вам не хотелось стать моряком, как отец?
— Нет. Я думал, в сухопутных войсках веселее.
— И так оно и оказалось?
— В некотором роде. Хотя не настолько, как я надеялся. А потом... моему дяде Джорджу пришла в голову блестящая идея: поскольку у него не было сыновей, он решил, что я должен заняться семейным бизнесом.
— Каким же?
— Суконные фабрики в западном Йоркшире.
— И вы согласились?
— Да. Посчитал это своим долгом.
— Но без большой охоты.
— Да. Без малейшей.
— А что было дальше?
— Да ничего, — рассеянно ответил Джордж. — Проторчал пять лет в Бреддерфорде, потом продал свою долю в деле и уехал.
— А дядя Джордж не возражал?
— Не могу сказать, что он был очень доволен.
— И что же вы стали делать?
— Купил на вырученные деньги «Эклипс», несколько лет мотался по свету, пока не осел здесь, где и живу счастливо по сей день.
— И тогда вы написали книгу.
— Да, действительно написал.
— Вот это самое важное!
— Почему?
— Потому что это творчество. Это сидит у вас внутри. Способность писать — дар судьбы. Я, например, на такое не способна.
— Я тоже, — сказал Джордж. — Именно поэтому мистер Ратленд мистическим образом — с твоею помощью — напомнил мне о себе.
— Разве вы больше не собираетесь писать? А как же вторая книга?
— Поверь, я бы написал, если б мог. И даже начал, но получилась такая тягомотина, что я изорвал рукопись в клочки и предал их ритуальному сожжению. После этого у меня, мягко говоря, отпала всякая охота заниматься сочинительством. Правда, я обещал старику сделать еще одну попытку — хотя бы предложить идею, — и попросил год сроку, но... воз и ныне там. Мне сказали, что у меня творческий застой, а это, если хочешь знать, худший вид умственного запора.
— А о чем вы хотели писать?
— О путешествии по Эгейскому морю — это было до того, как я здесь поселился.
— И в чем же загвоздка?
— Скучища получается. Путешествие было потрясающее, а на бумаге выглядит не более увлекательным, чем описание автобусной экскурсии в Лидс в дождливое ноябрьское воскресенье. И вообще, про все это уже написано.
— Ну и что? Нужно найти новый подход, оригинальный угол зрения. И тогда все получится.
— Да, конечно. — Джордж улыбнулся Селине. — А ты совсем не такая глупенькая, как кажешься.
— Зато вы умудряетесь даже приятные вещи говорить в препротивной манере.
— Знаю. Я обманщик и хам. И хватит об этом. Может, стоит вернуться к личным местоимениям?
Селина посмотрела в учебник.
— Usted. Вы. El. Он. Ella...
— Двойное «л» произносится так, будто после него стоит мягкий знак. Elya.
— Elya, — повторила Селина и снова подняла взгляд на Джорджа. — Вы никогда не были женаты?
Джордж не ответил, но на лице у него появилось такое выражение, будто Селина внезапно поднесла к его глазам яркую лампу. Помолчав, он сказал — вполне спокойно:
— Женат я никогда не был. Только обручен. — Селина ничего не сказала, и, видимо, ободренный ее молчанием, он продолжал: — Когда я еще жил в Бреддерфорде... Родители моей невесты были местные богатеи — очень симпатичные, всего добившиеся своим горбом. Как говорится, на таких земля держится... Папаша разъезжал на «бентли», мать — на «ягуаре», а у Дженни была огромная спортивная машина с автоматическим управлением. Зимой они ездили в Сан-Мориц кататься на лыжах, лето проводили в Форменторе и не пропускали ни одного музыкального фестиваля в Лидсе — считали, что положение обязывает...
