- Извини…
Я ушам не поверила.
Что?! Извини?! За что? За то, что поцеловал? Или за то, что только поцеловал?
«Прости, Нина, за то, что смутил твой драгоценный покой, ведь ты с Германом»? Или так: «Прости, Нина, за то, что на минуту забыл, что у меня свадьба через месяц»?
Господи! Какой же ты идиот! И какая же я идиотка, потому что на секунду поверила, что все возможно!
- Не страшно, - отрезала я ледяным тоном. – Проехали!
Тропинка, сделав поворот, выплеснулась на дорогу, по которой мы ехали утром. Метрах в пятидесяти сиял магазин – как мимоза восьмого марта. Рядом с ним скучал Жорик. Не оборачиваясь, я быстро шла к нему и чувствовала спиной взгляд Максима.
Забравшись вовнутрь, я от души хлопнула дверцей, хотя никогда так делала. И пробормотала, погладив руль:
- Прости, котик!
Все как всегда: мигнуть дальним, прогреть свечи, завести двигатель. Включить ближний свет, развернуть уши - зеркала, воткнуть в гнездо регистратор, пристегнуть ремень, включить радио. Привычный алгоритм немного успокоил. Максим молча сел рядом, пристегнулся. Стиснув зубы, я доехала до шоссе. Свернула и затормозила так резко, что Жорика повело – благо, дорога пустая.
И так было паршиво, а от песни по радио брызнули слезы, и я потянулась за солнечными очками.
«I don’t want to live my life without you…»
Английский – по сравнению с французским – я знала неважно, но уж это могла разобрать. «Я не хочу жить без тебя…»
Возьми себя в руки, истеричка!
Всю дорогу мы молчали и ни разу друг на друга не взглянули. Я смотрела только на дорогу и в зеркала. И даже когда надо было посмотреть в правое, старалась сделать это так, чтобы не зацепить Максима глазами.
- Куда тебе? – спросила я, подъезжая к Литейному мосту.
- На работу, - хмуро ответил он. – А ты поезжай домой.
Вот спасибочки, босс, а я-то думала, что придется впахивать с тобой до ночи, черт бы тебя побрал!
Высадив его у бизнес-центра, я добралась до Фурштатской, загнала Жорика во двор, постояла у черного хода… и снова вышла на улицу.
Уже стемнело, горели фонари, снова пошел снег – мелкий, пушистый. Я прошла по бульвару, по Литейному до Невского, по Владимирскому… И остановилась, только обнаружив себя на Московском проспекте. В голове крутилась все та же медленная печальная мелодия. И я все еще чувствовала вкус его губ…
Нинка, все пройдет, сказал Питер, подойдя сзади и положив руки мне на плечи. Я все засыплю снегом. Скоро начнется новый год. Все будет по-другому. Уж поверь, я-то знаю. Чего я только не навидался за три с лишним века. Потерпи немного.
Домой я вернулась в десятом часу – замерзшая до хрустального звона.
- Долго ты, - сказал Герман, и в его голосе проскользнули хорошо знакомые ревнивые нотки.
- Пришлось на работу еще ехать, - почти спокойно сказала я, стягивая сапоги. – Что там у нас есть поесть?
= 25.
28 декабря
Три недели у меня было ощущение, как будто балансирую на краю обрыва. Причем стоя на одной ноге. Сначала я, как ни странно, чего-то ждала – не понимая, чего именно. «Извини» за «извини»? Еще каких-то шагов? Но Максим обходил меня десятой дорогой. Как, впрочем, и я его. Мы не разговаривали и не смотрели друг на друга, если это не было необходимо по работе. Не демонстративно, нет. Просто между нами словно стеклянная стена выросла. Такая, как перегородка в нашем офисе, только, наверно, попрочнее. И без двери.
Теперь я редко задерживалась, стараясь все, что не успела, сделать дома по удаленке. Но не всегда это получалось. Иногда приходилось оставаться, да еще и вместе с Максимом. Только рядом мы уже не сидели. Если надо было, он подходил ко мне, мы решали какие-то вопросы, и все. Или я заходила к нему.
Ничего не было. Ничего не будет.
Это была моя мантра. Но помогала она недолго. Где-то через неделю я начала злиться, и чем дальше, тем сильнее. Злость накатывала, как прилив – до ярости, до бешенства. Наверно, в такие моменты я его почти ненавидела. Потом отпускало, и я даже находила Максиму какие-то оправдания. Ну ведь правда, если подумать, я же его фактически послала лесом в далекую страну. Сначала сказала, что не имею дела с женатыми, а потом открытым текстом – что вовсе не обязана была ему ничего говорить об изменениях в своей личной жизни. Типа, кто ты такой, чтобы я тебе об этом рассказывала? Так чего удивляться, что он попросил прощения, когда меня поцеловал. Извини, мол, не удержался. Жаль только, не заметил, что я была совсем не против.
Впрочем, даже если я и пыталась его понять, это вовсе не означало, что готова принять такой расклад. Поэтому первым моим желанием, когда я продирала по утрам глаза, был вовсе не туалет, секс или кофе. Я думала о том, что хочу приехать на работу и немедленно написать заявление об увольнении. Хотя прекрасно понимала, что не сделаю этого. И дело было не в Максиме, точнее, не только в нем. Совесть не позволила бы вот так все бросить перед проверкой.
Юлька родила мальчика, и я ездила к ней в гости – поздравить и просто поболтать. Несмотря на темные круги под глазами от недосыпа, она расцвела и выглядела настоящей красоткой.
- А ты как, не думаешь? – спросила она, сунув Артема мне в руки, и тот моментально пустил слюни на мою блузку.
Перед тем как мы с Германом подали заявление в загс в первый раз, он сказал мне откровенно: в принципе, ничего не имеет против детей, но в ближайшей перспективе отцом стать не готов. Мне тогда было двадцать четыре, и желанием размножаться я тоже особо не горела. А вот после второго заявления пробило. Да так, что во сне видела себя беременной или с коляской. А у Германа ничего не изменилось. Мы не ссорились из-за этого, но все равно – момент напряжения присутствовал.
Сейчас… все было мутно. Может, не так сильно, как пару лет назад, но ребенка я все-таки хотела. А вот о том, что не хочу детей от Германа, маме не соврала. Как отшептало. А от кого хотела бы – об этом даже и мечтать не стоило, я не сомневалась. Так что на обозримое будущее тема была закрыта.
А с Германом, кстати, все потихоньку снова пошло в разнос. Я в очередной раз убедилась, что люди не меняются. Учатся приспосабливаться, притворяться, мимикрировать – да. Иногда успешно. Но рано или поздно натура все равно вылезет. Идеальный Герман закончился в тот день, когда я ездила с Максимом за город. То ли почувствовал что-то, то ли просто совпало, но первой полезла ревность. Нет, пока еще не сцены, но характерные взгляды, реплики. То по поводу позднего возвращения с работы, то разговоров по телефону, то еще чего-нибудь. Так, вскользь, не заостряя… пока.
Потом начались хорошо знакомые капризы, обиды. Тоже пока не критично. Как будто прощупывание границ. Меня это раздражало, но было не до скандалов. Масла в огонь подлил Дима, когда мы пересеклись выпить кофе и поболтать.
- Нин, ты какая-то замордованная, - сказал он. – Работа – это понятно, но тебе бы мужика хорошего.
Кого-то другого я бы за такие советы послала, но у Димы это звучало, пожалуй, даже забавно. И уж точно не обидно.
- Так есть, вроде, Дим.
- Хипстер твой? Да ну, несерьезно. Гнала б ты его поганой метлой. Хочешь, познакомлю с кем-нибудь?
Я отшутилась, что сама справлюсь, но и в самом деле задумалась. Все чаще в голову приходила мысль о том, что, может быть, обрубить все хвосты разом? Одним ударом? Дождаться конца проверки и уволиться. Максим тогда уже будет благополучно женат, что значительно облегчит мне задачу. И тут же расплеваться с Германом. Окончательно. И уехать куда-нибудь на пару-тройку недель. Одной. В такое место, где никогда еще не была. На тропический остров. Или в альпийскую деревню. А потом вернуться и завести наконец кота. Мейнкуна – огромного, похожего на рысь, с кисточками на ушах и бандитской мордой. Снова писать рекламные тексты и водить нелегальные экскурсии.
Иногда в этот красочный нарисованный рай пробиралась мысль о возможных новых знакомствах, но тут же перепрыгивала на Максима, и терапевтический эффект подобных грез сворачивался в трубочку.
