Распахнул дверь спальни Лены и тут же увидел её. Она лежала лицом в ковёр, свернувшись в какую-то неудобную позу и беззвучно рыдала. Всё тело сотрясала дрожь. По сердцу будто камень тяжелый прокатился от увиденного. Валялась прямо в той же юбке и блузке, что были на ней в офисе. Одежда перекосилась, волосы растрепались, а вокруг неё рассыпаны какие-то бумаги.
— Лена, — рывком поднял ее с пола и посадил.
Она продолжила захлебываться слезами и смотрела на меня отрешённо, будто сквозь. Убрал светлые волосы со лба, на что Лена никак не отреагировала, ей словно на все плевать.
— Что случилось? — спросил её, удерживая за плечи.
Несколько секунд она смотрела на меня, всё же сфокусировав взгляд. Вид у неё был пугающе безумный.
— Мой сын, — прошелестела она бесцветным голосом. — Он…
И она снова закрыла лицо ладонями и зарыдала. Даже завыла.
— Чёрт, — вынул из брюк телефон и нажал вызов экстренных служб. — Нам нужен врач с сильным успокоительным. Женщина, двадцать пять лет, истерика.
Назвал адрес и повесил трубку после заверения диспетчера, что врачи скоро будут. Сел на ковёр рядом с ней, скинув перед этим пиджак, попытался прижать к себе и успокоить. Она не сопротивлялась, позволила усадить ее рядом и обнять.
— Что случилось? Расскажи по порядку, — попросил я негромко, прижимая ее голову к себе и лаская светлые волосы.
— Там… прочти. Не могу это… сказать, — указала она рукой на ворох бумаг на ковре.
Мне пришлось оставить ее сидеть, чтобы взять в руки документы. Собрал все в одну небольшую стопку и просмотрел первый лист. Стал перебрать их, чтобы найти то, что мне нужно — диагноз.
Пол пошатнулся, едва я увидел эти буквы. Даже пришлось ухватиться на комод. Не может быть! Демид Калиновский, Острый лейкоз, третья стадия. Боже мой…
Положил документы на комод и вздохнул. Налил стакан воды из графина и вернулся к ней.
— Выпей, — снова сел рядом и притянул стакан.
Рыдания сменились апатией. Она уже не рыдала, тихо всхлипывала и смотрела в стену.
— Не…хочу. Я ничего не хочу.
Вздохнул ещё раз и отставил в сторону воду.
— Мой сын умирает, — вдруг сказала она четко. — Если не станет его, не станет и меня.
Снова взял ее за плечи и тряханул.
— Не говори так, Лена. Ты должна бороться.
— А зачем жить? Смысла больше никакого не будет. Я устала. Я больше так…не могу. Не могу! За что мне это всё? Ну что я всем сделала? В чём виновата так перед судьбой?
Лена опять зашлась в рыданиях на моих руках. Спустя несколько минут он вдруг утихла и поднялась на руках с моих колен, уставились на меня полусумасшедшим взглядом и схватила за ворот рубашки.
— Влад, помоги мне, — зашептала она горячо. — Знаю, что после всего, что я наговорила, ты злишься. Но прошу тебя, помоги мне. Займи мне, я отдам… Когда-нибудь… Я…буду самой послушной любовницей в мире, я буду твоей рабыней навсегда, только спаси моего сына. Согласна на любые условия. Всё, что угодно. Сделаю абсолютно всё. Я умоляю тебя, Влад. Пожалуйста. Хочешь на колени встану?
Сжал сильнее женские плечи:
— Прекрати унижаться! — оборвал её, и Лена пугливо замолчала. — Неужели я настолько урод в твоих глазах, что способен отказать больному ребёнку?
— Ты…поможешь? — спросила она с удивлением и надеждой.
Дура ты, Калиновская, хоть и умная. Феномен природы — умная дура обыкновенная, одна особь.
— Помогу. Только нужно во всём разобраться. Это все документы о болезни? — указал глазами я на комод с пачкой листов сверху.
Она кивнула.
— Влад, ты… — глаза Лены вдруг стали закатываться. — Ты…
Она с негромким вздохом брякнулась на ковёр.
— Эй, — успел я поймать её голову. — Блин…
Подхватил её на руки и перенёс на кровать. Кажется, врачей всё же вызвал не зря.
***
Лене вкололи успокоительное со снотворным, и она уснула. Укрыл её пледом, раздену позже. Не при посторонних же.
— Очень сильный стресс, — сказал врач мне на выходе. — Что-то серьёзное случилось у вас?
— Да. Ребёнок тяжело болен, — ответил я, не вдаваясь в подробности.
— Что ж, — вдохнул фельдшер, — Это серьёзный повод. В таких случаях я рекомендую обратиться к специалисту. Возможно, его маме понадобятся препараты…посерьёзнее валерьянки.
— Антидепрессанты?
— В том числе. Вы сами видели, что сама ваша жена не справится.
Он назвал её женой, решив, что мы все одна семья. В общем-то, это сейчас совсем неважно, но я отметил про себя, что никакого отторжения подобное обозначние роли для Лены у меня внутри не вызвало.
— Ну да, я понял, — сказал я задумчиво. — Спасибо за помощь. И за совет.
— Поправляйтесь.
Машина скорой помощи покинула территорию дома, а я вернулся в комнату Лены. Снял с неё блузку и юбку, оставив спать в нижнем белье. Только после этого вспомнил и о себе — сходил в душ, переоделся в домашнюю футболку и брюки, попытался поужинать, но вышло не очень. Как-то еда не шла после новостей о Демиде.
Налил в бокал виски со льдом и закурил прямо в кухне, чего обычно не позволяю себе. Но сейчас такой раздрай в душе, что в общем-то всё равно уже. Вытяжку включил посильнее и принялся пускать клубы сизого дыма в потолок.
Самого передёрнуло, когда я увидел диагноз пацана. Жаль мальчишку, ведь ребёнок же совсем. Что за несправедливость? Уроды всякие, маньяки и дебилы живут себе спокойно, а малышонок, который ничего никому не сделал так сильно болен оказался. Рак — вообще очень коварное заболевание, его в принципе крайне редко выявляют на ранних стадиях, когда ещё можно что-то исправить, и то — чаще всего абсолютно случайно при каком-то смежном анализе. Неудивительно, что лейкоз Демида никак не проявлял себя ровно до третьей стадии, когда и показываются явные симптомы. Лену нисколько не виню, что она не доглядела за сыном — кто же мог заподозрить такое заболевание у ребёнка? Она не виновата, Лена хорошая мама, видно, как она его любит, и как сильно сейчас переживает.
Я думал, что такие чувства мной давно позабыты на фоне образа моей жизни, но мне тоже больно за неё. Её боль передалась и мне невольно, и я даже делю это горе с ней. Меня беспокоит судьба постороннего мне пацана, потому что он ребёнок. Её ребёнок. Я не смог бы остаться в стороне, и помог бы, если бы она и не просила. Третья стадия — ещё не приговор, от многих факторов зависит эффект лечения, но продлить жизнь ему мы сможем.
Единственное, что сейчас свободных денег у меня нет. Последние отдал за долги Калиновского. Основная сумма активов в бизнесе крутится. Прекрасно понимаю, сколько будет стоить лечение, возможно, потребуется операция, и не здесь, а где-нибудь в Израиле. Наши специалисты не так компетентны в такой области, да и если нужна будет операция быстро донора не подберут даже в Москве, только за рубежом. Я вижу только один вариант: продать часть акций компании. Я снова стану не единственным хозяином фирмы, но зато спасу невинную душу. Даже две — ещё Лену. А если Лена беременна, то и все три. Ведь ей нельзя переживать, и только если она увидит, что мы делаем что-то, чтобы спасти её сына, заставит себя успокоиться и взять себя в руки.
Кстати, большой вопрос — не по линии ли Калиновской перешла эта гадость? Она ведь генетически передается, расположенность к ней. Надо бы обязательно проверить, потому что и наш с ней ребёнок тоже может потом заболеть. Хотя я ведь проверил её, анализы брали на всё, что можно, в том числе на скрытые заболевания и предрасположенность к ракам. Ничего у неё врачи не нашли, значит, скорее всего «подарочек» Демиду достался от папы.
Засранец ты, Дима. Даже с того света ты вынуждаешь меня продать как минимум те же акции, что я забрал у тебя, а то и большее их количество. Но в данном случае и мысли нет жадничать. Завтра же поеду в клинику и узнаю, сколько примерно может стоить лечение, и выставлю акции на аукцион на необходимую сумму.
Мы спасём тебя, пацан. Обязательно спасём.
Около полуночи спустилась в кухню Лена. Вид сонный, потрёпанный, та же скорбь на лице, но хотя бы истерики не было. В домашнем халате и с мокрыми волосами, явно из душа, она подошла ближе.
