Напряжение потихоньку сошло на нет, усталость напротив все отчетливее заявляла о себе. Мне хотелось побыстрее добраться до дома и лечь спать. Но Черниговский, как назло, ехал неспешно.
У ворот дома он притормозил лишь в начале четвертого утра. Сквозь усталость не сразу обратила внимание на пару чужих машин, припаркованных неподалеку.
Выскочив из автомобиля Тимура, так и не сказав ему больше ни слова, я поплелась к дому.
Неладное я заподозрила еще у ворот, когда дежуривший там дядя Миша при виде меня изменился в лице и моментально стал кому-то звонить.
— Наверно, отцу, — пробубнила себе под нос, осознавая, что Горский понятия не имел, где я пропадала столько времени.
Готовясь встретить разъяренного отца, я зашла в дом, но, никого там не обнаружив, начала подниматься к себе, стараясь не шуметь и никого не разбудить.
Голос Горского выстрелом в спину заставил вздрогнуть.
— Где ты была?
— Пап, мне не пятнадцать. Не надо допросов, ладно? — не оборачиваясь, ответила отцу и продолжила переставлять ноги со ступеньки на ступеньку.
— Где ты, черт возьми, была? — диким зверем взревел Горский и я обернулась.
Отец стоял внизу в расстёгнутой на верхние пуговицы сорочке и брюках. В тех самых, что он надевал к Исупову. Вид у него был потерянный и до безумия уставший. Под глазами залегли тени, да и сами они потеряли свой былой ледяной блеск.
— Что с тобой? — спустившись на пару ступенек ниже, замерла. Хотела подойти к отцу, но его тяжелый взгляд, меня остановил. — Пап, все нормально! Если ты из-за меня волновался, надо было просто позвонить.
— Позвонить? — все также громогласно и немного жутко проорал отец, нервно улыбнувшись.
Несмело кивнула и вопреки здравому смыслу опять начала медленно спускаться к Горскому. Мобильный… Только сейчас вспомнила, что заряд на нем неумолимо стремился к нулю еще в доме Лероя.
— Ты звонил, да?
Понимая, что отец волновался за меня и не мог уснуть всю ночь, мне захотелось его обнять и успокоить, а еще извиниться. Но стоило подойти ближе, как тот схватил меня за руку и потащил в сторону своего кабинета.
— По минутам. Ты все мне сейчас рассказываешь в деталях и по минутам!
— Да, что вы сегодня все на мне срываетесь? — возмущалась, пытаясь вырваться из стальной хватки Горского. — Надоели! Оставьте меня в покое!
Вот только мои трепыхания в руках отца так и остались им незамеченными.
Уже возле его кабинета увидела нескольких охранников. Если они были в доме, значит что-то случилось. Чтобы не выставлять себя на посмешище, перестала дергаться, решив продолжить разборки внутри, подальше от посторонних глаз и ушей. Вот только перешагнув порог отцовского кабинета, сразу поняла, что наедине и по душам Горский разговаривать со мной не собирался.
— Ксения Николаевна, как я рад, что с вами все хорошо, — сходу заявил какой-то мужчина лет пятидесяти в круглых очках с толстенными линзами.
Он стоял у окна, забавно сложив руки на выпирающем животе. Его манера говорить, щуриться при каждом слове, да и вообще весь внешний вид, напоминал крота из детской сказки про Дюймовочку. Осмотревшись, заметила еще одного, похожего, в кресле в дальнем углу кабинета Горского. Второй мужчина тоже вежливо кивнул, но от радостного комментария воздержался.
— Садись, Ксюша! — отец дернул меня в очередной раз, указывая на стул возле стола.
Покорно села, хотя остро хотелось высказать отцу все, что накипело. Кроты тем временем засуетились и начали шелестеть какими-то бумажками. Не обращая на них никакого внимания, Горский уместился напротив и внимательно смотрел на меня.
— Слушаю, — рявкнул наконец, когда молчание затянулось.
— Пап, я большая девочка и у меня может быть своя личная жизнь. Я тебя, конечно, люблю и все такое, но обсуждать поминутно ночь вдали от дома в присутствии посторонних не буду.
Горский, как будто только заметил, что в кабинете мы были не одни, окинул взглядом кротовье сообщество и, как ни в чем не бывало, заявил:
— Все свои, дочка!
— Вот, чурбан! — подумала про себя, а в слух елейным голоском добавила:
— Хорошо, папочка, как скажешь.
Отчего-то была уверена, что стоит мне начать повествование, как отец сам выгонит кротов по своим норкам.
— Мне было скучно у твоего пенсионера, потому уговорила Лероя отвезти меня домой. Правда, по пути передумала и захотела поехать к нему. Сразу скажу — Лерой был против! Но устоять не смог. Чем мы занимались у него дома на обеденном столе тоже рассказывать? Или опустить эту деталь?
На лице Горского отчетливо проступил звериный оскал. Еще бы! В таком тоне, совершенно не подбирая слов, я говорила с ним впервые.
— В чью машину ты села вместо такси? — раздувая ноздри, еле сдерживая себя, спросил Горский.
— Все, как ты хотел, папа. Бросила Лероя и умчалась с Черниговским. Кстати, он тебе передавал привет! Не знала, что вы теперь друзья! — язвительно ответила отцу. Внутри все кипело от злости, негодования и лютой несправедливости.
Резкий удар кулаком по столу, заставил меня замолчать. Неприкрытая ярость чертями танцевала в глазах Горского. Я перегнула палку.
— Николай Александрович, все готово! — вмешался в наш разговор отважный крот номер один.
Подсунув под нос отца стопку бумаг, он по-хозяйски придвинул еще один стул и сел рядом со мной.
— Давайте начнем, — с довольным выражением лица произнес он и, глядя с прищуром на своего коллегу по земляному делу, добавил:
— Артем Михайлович, мы готовы!
— К чему мы готовы? — переспросила мужчину, но взгляд устремила в сторону отца. Выражение лица Горского все также оставалось напряженным и нечитаемым и, конечно, порадовать меня ответом он не удосужился.
— Ксения Николаевна, — с шумом придвигая свой стул ближе ко мне, заявил крот, тыкая пухлыми пальчиками в какие-то бумаги, — вот тут нужна ваша подпись и вот тут.
— Это что подписка о возвращении домой не позже двенадцати? — с улыбкой спросила отца.
Но ответил мне крот номер два, который до этого не произнес ни слова.
— Шуточки-шуточки! На кону целое состояние, а вам, юная леди, смешно? — он решительно встал с насиженного места и подошел ближе, переводя свое внимание на Горского. — Коля, ты уверен, что стоит так рисковать. Судя по всему, твоей дочке еще взрослеть и взрослеть, а не миллионами командовать.
— Подписывай, — рыкнул на меня отец.
Вот только Соболев, каким бы холодным и равнодушным он ни был, с детства научил меня никогда не подписывать неизвестных бумаг. А потому, проигнорировав протянутую мне кротом в окулярах авторучку, взяла бумаги в руки, чтобы для начала их прочитать.
— Это те бумаги, которые мы должны были подписать в понедельник, — более спокойно начал отец. — Обстоятельства резко изменились, Ксюша. Боюсь, даже завтра может быть уже поздно. Слишком много ниточек отныне в руках Ермолаева!
Непонимающе посмотрела на отца, пока в голове на репите звучала фамилия деда Тимура. Этого гнусного старика я вряд ли когда-нибудь сумею позабыть. Ермолаев — бездушный монстр, запросто уничтоживший меня и Тимошку три года назад.
— Причем здесь Ермолаев? — растеряно спросила отца.
— Ну как же причем? — вмешался крот номер один. — Николай Александрович, полностью выкупил все долги Ермолаева, ну точнее Шефера.
— Аркадий Витальевич, дальше я сам, — пальцами Горский дал знак кроту, чтобы он закрыл рот, и тот послушно замолчал.
— У меня свои счеты с Ермолаевым, — отец старался говорить спокойно, но я видела, чего ему это стоило. — Когда-то давно между нами был заключен договор: он не трогает тебя, я — его внука. Мы не лезли в дела друг друга и не мешались под ногами. Ермолаев — не Федя, шутить с ним опасно. У него много связей, денег и нешуточная власть за пазухой. Такой может раздавить любого. Но не меня! Можно сказать, что мы с ним были на равных. Ни разу я не нарушил нашего уговора, хотя частенько руки чесались переломать его внуку все кости. И, поверь, это было еще до того, как ты вернулась из Лондона. Слишком борзым, неуправляемым и непредсказуемым был Тимур. Единственный раз, когда я отступил от договора и сломал ему нос, был в тот вечер, после аукциона. Ермолаев же нарушил договор дважды!
