Он меня не услышал.
Смотрю в окно. Опять этот высокий забор и верхушки сосен. Еще несколько часов назад думала, что больше их не увижу.
— Иди одна, Ксюша. Вам надо поговорить. Потом я обсужу с ним все детали случившегося.
Горский чувствует, что Лерой закрылся ото всех, наивно полагает, что я помогу разговорить его.
Но я не могу. Не то что отважиться на общение с Валерой, а даже просто выйти из автомобиля. Все тело парализовал страх и неуверенность. С чем мне идти к Лерою? Для него я сейчас хуже, чем красная тряпка для разъяренного быка.
Горский шумно выдыхает и в одно мгновение притягивает меня к себе. Впервые за вечер он вспоминает, что я живой человек, и что мне тоже сегодня больно.
— Валерка мне, как сын, Ксюша! — уткнувшись носом в мою макушку, произносит отец. — И из передряги этой я его вытащу, даю слово. Сам виноват отчасти, что взбудоражил его твоей пропажей.
Прислоняюсь щекой к груди Горского и хочу верить каждому его слову.
— Но вернуть его к жизни мне не под силу, — обрывает мои надежды отец. — Понимаешь?
Прижимаюсь к отцу сильнее и отрицательно мотаю головой. Я все понимаю, но хочу, чтобы он опроверг.
— Он же никогда не любил раньше, Ксюш. Смеялся над влюбленными дураками и клялся, что сам никогда… — Горский отстраняется и пытается поймать мой взгляд. — Не стоит его мучать больше, чем уже есть, дочка. Прошу. Не давай надежды там, где бессильна что-то изменить. Это только с виду Валерка непробиваемый.
И вдруг с новой силой отец окунает в свои объятия:
— Вот просил же вас обоих не спешить. Просил! И что мне с вами теперь делать? Один глупостей наворотил — в век не распутать! И ты туда же. Ладно, иди, давай! — щелкает меня по носу и, потянувшись, открывает мою дверцу. — Даю вам двадцать минут!
За пределами внедорожника Горского свежо и морозно. Бессонная ночь потихоньку начинает отдавать бразды правления трепетному утру. День обещает быть ясным и по-весеннему сочным. Застегиваю куртку, надеваю перчатки и неуверенно подхожу к воротам.
Лерой дома и скорее всего не спит. По крайней мере там, за забором, виднеется свет. Звонок. Ожидание. Мучительное. Долгое. Заставляющее пожалеть о своем импульсивном решении ехать с отцом ни раз и ни два. Мигающая красная точка на видеокамере прямо напротив не оставляет сомнений: Лерой знает, что я здесь. Но сомневается.
Щелчок. Дверь открыта.
В одной футболке и джинсах Амиров стоит посреди заснеженного двора и ждет, когда я подойду ближе. Еще. И еще.
— Что ты здесь делаешь? — старается казаться невозмутимым и спокойным. А я рада, что он не молчит, как заверял Горский.
— Ты не отвечал на звонки, — несмело объясняю причину своего неожиданного визита, переминаясь с ноги на ногу.
— Я спал, — врет Лерой. По его уставшему виду без труда можно понять, что он, как и я, еще не ложился.
Останавливаюсь в метре от него и просто смотрю, пытаясь самой себе ответить на вопрос: кто сейчас стоит передо мной? Друг, коллега отца, мой личный охранник или просто Лерой — мужчина, которого так отчаянно я бы хотела полюбить. И чем дольше я его разглядываю, тем острее понимаю, что не могу его потерять. Возможно, мы поспешили. Возможно, произойди эта ночь через месяц или два — я бы не сбежала. Сейчас, после встречи с Черниговским, я все больше убеждаюсь в этом. Вот только Лерой смотрит мимо меня.
— Тебе лучше вернуться домой, — сухо произносит он.
— Нет, — шепчу в ответ. — Я не уеду.
Но мои слова, словно облачко пара, растворяются на морозе. Кажется, Амирову совершенно все равно.
— Посмотри на меня, Лерой, — прошу мужчину и робко шагаю навстречу, но ничего не меняется.
— Посмотри, — чуть громче повторяю свою просьбу и подхожу вплотную.
И он смотрит. Тяжело, мучительно, отчаявшись. Как будто это и вовсе не он. От доброго, лучистого и игривого взгляда не осталось и следа.
— Лерой, — не могу сдержать порыва и стягиваю перчатки, чтобы, положить теплые ладони на его ледяные руки, ощущая, как его и без того стальные мышцы напрягаются еще сильнее. — Прости, если сможешь! Я так виновата перед тобой!
— Пойдем в дом, Ксюша.
Лерой разворачивается на пятках и шагает от меня прочь. Мне остается идти за ним. Больше не рядом. Не вместе. Но все также за его широкой спиной.
27. Болото
Лерой
Бестолковая ночь! Неужели адвокат не понимает: там, где замешан Ермолай, правда роли не играет. Я никого не убивал! Да, оружие достал! Да, стрелял! Но не в Шефера! В воздух, чтобы спугнуть бешеного бультерьера старика, натравленного по мою душу. Вот только никто меня не слушает. А если немец загнется — посадят.
Стараниями Колиного адвоката быстро выхожу из участка. Пока под подписку. Хрен с ним. Все равно никуда не собирался. Сейчас важнее другое: найти Ксюшу. Я так и не знаю, куда она пропала, а время утеряно.
Сообщение от Горского приносит облегчение и новую порцию боли. Ксюша жива. С ней все хорошо. Она была с Черниговским. Всю чертову ночь.
С ним.
Не со мной.
Она всегда выбирает его, а я бессилен это изменить. От этой мысли внутренности скручиваются в тугой узел и хочется орать.
Адвокат что-то говорит, но я не слышу. Мобильник и дальше трепыхается в руках, оповещая о новых сообщениях и звонках, но мне не до него.
Ощущаю себя тряпкой. Безвольной, зависимой марионеткой в ее нежных руках. Это уже не я. Меня больше нет. Сильный, независимый, внушающий ужас и страх Лерой исчез. Она — моя слабость. Мой любимый ядовитый коктейль.
Из машины адвоката иду прямиком домой. С ним даже не прощаюсь. Пусть списывает на шок. Наплевать.
Внутри — погром. Горы битой посуды и разрушенной мебели. Года три назад подобное учудил в моем доме Горский. Не беда. Опыт есть.
Десять минут и несколько огромных мешков с хламом стоят во дворе. Всё. Следов моего безумия больше нет. Жаль, что нельзя сделать тоже самое с памятью. Я хочу ее забыть! Сейчас, как никогда прежде.
Но в голову упорно лезет ее образ и разрывает меня на части.
Тонкая, отзывчивая, нежная. Пальцы горят огнем, стоит только вспомнить, как касался ее совсем недавно.
Вторая пачка сигарет. Но и она мимо. Любовь к ней— чертово болото, забирающее последние силы. И сколько не дергайся — итог один… Она выбирает не меня.
— В броне неприступного Амирова появилась брешь? — звучит в голове голос Шефера за пару мгновений до выстрела. Не моего. Второго.
И тут же голову пронзает чудовищная догадка: все было подстроено.
Ермолаев знал, что я приду. Знал, что буду искать Ксюшу и выйду на Шефера. Знал, что найду Маркуса у него. Знал, что выстрелю в бешеную псину, несмотря на кучу камер, нацеленных на меня. Старик все просчитал заранее. И следующий его шаг — шантаж.
Хватаю телефон и пишу сообщение Горскому:
" Пусть срочно подписывает бумаги. Ермолаев будет требовать их взамен на мою свободу".
Я не могу позволить Ксюше отказаться от всего ради меня. Мне не нужны ее жертвы. Только она сама.
Ответ приходит моментально:
" Уже."
Выдыхаю.
Снова вибрация:
" Через двадцать минут у тебя."
Хочу ответить, что не в состоянии принимать гостей, но не успеваю. Звонок. Вот только у ворот не Горский, а его дочь.
Смотрю на маленький экран домофона и не могу оторваться. Она здесь. Провожу пальцем по куску пластика, касаясь ее лица. Теперь только так. Хотя бы так. Хотя бы еще секунду…
Открываю дверь, но ждать в доме не хватает терпения, потому срываюсь в морозное утро в чем был.
— Что ты здесь делаешь? — стараюсь не встречаться с ней взглядом.
— Ты не отвечал на звонки, — нежный голос ласковой песней разносится по телу.
— Я спал, — вру. Ей не к чему знать о моих срывах и приключениях.
