под навесом, чёрная металлическая дверь, над дверью табличка с золотыми буквами на тёмном фоне. Адвокатское бюро «Немезида». Сюда мне и надо.
Я распахнула тяжёлую дверь и как будто шагнула из яркого солнечного света в полумрак. Как крот, я ткнулась налево-направо, пока глаза не привыкли.
Девушка-секретарь, узнав зачем я тут, препроводила меня в следующую комнату, чуть поменьше. Едва я успела обежать взглядом светло-зелёные стены, увешанные рамочками, полки с книгами, окно с приспущенными жалюзи, стол, заваленный бумагами, как парень, сидевший за этим столом, выглянул из-за монитора и протянул:
– О! Какие люди!
Такого приветствия я не ожидала. Он так говорил, будто знает меня.
– Анжела, правильно?
Действительно, знает. Я начала судорожно вспоминать, где мы могли пересекаться. Память у меня не выдающаяся, особенно на лица, однако что-то смутно знакомое в нём угадывалось.
Я хмурила лоб, вглядываясь в бледное лицо с нелепой рыжеватой бородкой. Светло-русые волосы собраны назад в шишечку.
Он мне улыбался, но не так, как улыбаются, когда рады видеть, а как-то гнусно. Но откуда же он мог меня знать? Юристов среди моих знакомых не было и нет. Ну вот разве что мамин друг Анатолий.
Я с подозрением уставилась на парня. Уж не его ли это наследник? Я видела его всего однажды и абсолютно не запомнила, как он там выглядел.
– Кошкин? – неуверенно спросила я.
– Качерян, – с вызовом поправил меня он. – Константин Анатольевич Качерян. После всего мать взяла девичью фамилию, а я – её. И бюро мы тоже переименовали.
Их лица я действительно не помнила, но истеричные вопли и ужасные оскорбления вовек не забуду. Знала бы – ни за что б сюда не поехала.
С полминуты я обескураженно таращилась на него, потом бухнула на стол перед ним кипу с документами.
– Это вам.
– Э-э, Мегатэк? – Качерян вяло взмахнул рукой, указав пальцем на документы.
– Да.
– Мне тут минут двадцать назад звонила… как там её… Юля, кажется. Сказала, что сейчас подъедет девочка-курьер. Это ты что ли, девочка-курьер? – насмешливо спросил он.
– А тебя что-то не устраивает? – зло спросила я. Его тон, да и сама ситуация, конечно, меня уязвили.
– Меня-то? – хохотнул он. – Наоборот! Очень даже устраивает. Приятно видеть, что ты работаешь на побегушках, тем более у собственного отца. Мой, каким бы гадом ни был, сделал меня равноправным партнёром, а ты…
– Угу, сделал партнёром, а потом обнёс. Есть чем гордиться. Так что помалкивай. Вот вам документы. А мне давай то, что надо передать Юле.
Качерян перестал улыбаться, вперился в меня злобно, потом процедил:
– Мы сначала изучим ваши документы, сверим с базами. Только тогда…
– А мне что прикажешь? Ждать тут сидеть?
Он развёл руками.
– Я не сказал, что мы немедленно займёмся вашими документами. У нас есть дела и поважнее. Возможно, завтра…
Я не дослушала его, психанула и выскочила вон. Чёрта с два я сюда поеду завтра. И вообще когда-либо. С какой стати отец вообще с ними дела какие-то ведёт? Или это он разруливает таким образом то, что наворотили мама с Анатолием? Неважно, сюда я больше ни ногой.
Обратно добиралась опять же на такси. Однако только я вошла в наш кабинет, как Юля сообщила:
– Только что из «Немезиды» звонили. Документ готов, можно ехать забирать.
Я остановилась, просто опешив от такой наглости. Развернулась к ней:
– Да что ты? Какое счастье!
– Ну… – смутилась Юля, видать, даже она понимала, что это чересчур. – Завтра просто их не будет. Они в суде будут весь день, Константин Анатольевич сказал. А документ очень нужен…
– Вот и езжай к Константину Анатольевичу сама. А я туда больше не поеду, ни сегодня, ни завтра, никогда.
– Но Вадим сказал, чтобы ты выполняла мои поручения.
– Плевать мне, что сказал Вадим. Я туда не поеду.
Юля возмущённо округлила глаза, раздула ноздри, а челюсти стиснула так, что черты лица заострились. Однако спорить, как обычно, не стала.
– Или вон Рыжика отправь, – предложила я альтернативу.
Юля всё так же молча, с каменным лицом, поднялась и вышла из кабинета. Слава проводил её жалобным взглядом, потом не выдержал, подорвался следом.
От Маринки прилетело сообщение в чате: «Жаловаться побежала».
Наверняка. Потому что минут через десять она вернулась с красными припухшими глазами, но с удовлетворённым видом.
Не глядя на меня, Юля мстительно произнесла:
– Вадим тебя вызывает.
Соболев
Очередное совещание у директора – очередной тест на стрессоустойчивость, особенно в последнее время.
Договариваться Рязанов категорически не умел, зато очень технично умел прогибать под себя не кнутом, так пряником. И если вдруг кто-то не прогибался, он зверел.
В принципе, мне нравилась его прямолинейность. Уж, во всяком случае, это лучше скользкой учтивости. А за время работы в мэрии, где подковёрные игры – самое обычное дело, я стал особенно ценить в людях открытость.
Тогда, четыре года назад, Рязанов свалился на мою голову как нельзя вовремя. В понедельник меня вынудили написать заявление на увольнение, а во вторник Сергею Ивановичу срочно понадобилось в мэрии кое-какое разрешение. Я и выдал ему без нашей обязательной волокиты и отказался принимать у него пакет с благодарностью.
Тот неожиданно проникся и уже в среду позвал меня к себе в «Мегатэк» руководить пресс-службой. Ну, разумеется, он выяснил все отвратительные подробности моего увольнения, о чём сразу же и сказал в лоб. Однако потом всем говорил, что просто переманил чудо-специалиста.
Теперь уж благодарен был я, даже не за работу – без дела я бы не остался, а за эту тактичность, которая вообще-то была ему совсем не свойственна. Хамом Сергей Иванович мог быть порядочным, этого я тоже насмотрелся и наслушался.
Особенно с ним становилось тяжко, когда что-то шло не так.
Вот как сейчас: Рязанову загорелось всенепременно заполучить контракт с «Иркутскнефтью», но пока договориться никак не выходило. Хотя, объективно, условия мы им предлагали самые выгодные. Дважды встречались, шли на уступки. Сергей Иванович лично в переговорах участвовал, но… Кравитц оказался несгибаемым. Слушал нас с гипсовым лицом и отвечал отказом. Не окончательным, но это уже детали.
Я уж стал подозревать, может, Рязанов когда-нибудь нахамил ему и не помнит. А Кравитц помнит, вот и упёрся.
И чёрт бы с ним, но проигрывать Сергей Иванович не умел, и не желал. Кого другого, послабее, давно сломал
