совсем не умею разбираться в людях. Меня, как щенка обвела вокруг пальца толстая гадина. А я опять решил сунуть в петлю свою тупую башку, как сопляк приперся к ней. Ну, по крайней мере ясно, кто ее в мой дом подослал. Только вот вопросов от этого понимания не убавляется. Совсем наоборот.
Машину бросил на подъездной дорожке. Злость, смешанная с гадским пойлом превратилась в изжогу, огненной волной поднимающуюся к горлу.
Скорее добраться до ванной, почистить зубы и смыть с себя все идиотские мысли, выскоблить до единой.
– Папа. Ты долго, – Маришка стоит возле лестницы, когда я как вор, тихо, вхожу в свой собственный дом. Она такая маленькая и хрупкая. Пижамка на тоненьком тельце неаккуратно болтается, и я замечаю, что штаны на моей дочери надеты наизнанку, волосы топорщатся словно «взрыв на макаронной фабрике», и в полумраке маленькие босые ступни светятся полупрозрачной кожей. – Мы с Всесильным тебя ждали.
– Ты давно должна спать, – хмурю брови, но проклинаю себя. За то, что она страдает по моей глупости, за то что постоянно остается одна, за то что я не могу ничего дать ей кроме материальных благ.
– Я давно должна была улететь и найти маму Веру, – супится малышка, прижимая к груди котенка, обряженного в плащ, явно снятый с коллекционной игрушки. Помоечный подкидыш в брендовой одежде. Прямо как я. Эта мысль меня смешит. – Но я не смогла, потому что оказывается не умею летать. Наш повар сказал, что это потому, наверное, что я мало молока выпила. Завтра я много выпью и попробую взлететь. Ты же мне поможешь окошко открыть. Я сегодня не смогла.
– Что ты хотела сделать? – я холодею от ужаса, слушая рассуждения маленькой девочки, которая готова жизнью рискнуть, чтобы найти наглую шпионку. – Слушай меня, Маришка. Я подумал, и решил. Ты поедешь в Англию, там есть пансион для девочек. Это элитная школа, из которой ты выйдешь настоящей леди.
– Ты меня хочешь тоже бросить? – глазенки моей дочери наливаются слезами, но я должен быть сильным. Я не справляюсь, не вывожу. Это для ее же блага. Безумно дорогая школа с полным пансионом для нее самый лучший исход.
– Не говори глупостей. Я буду каждые выходные с тобой, даже Всесильного буду с собой привозить. Ты моя дочь, и это навсегда, – хриплю я, прижимая к себе вырывающуюся малышку, которая плачет уже в голос.
– Меня никто не любит, никто, – шепчет она, – только Вера. Это ты виноват, что она ушла. Ты все портишь. И мама ушла. И пахнешь ты сейчас вкусно. Пусти.
– Вера дрянь, – зло выплевываю я, разжимая руки. Надо же, я плохой. Я, который готов был в лепешку расшибиться, чтобы моя дочь была счастлива. Я не нужен, а эта толстая дура нужна. Мелкий зверь шипит и машет когтистой лапой, норовя достать меня. Защитник, блин. – Эта женщина не любит тебя. Она никого не любит.
– Неправда, ты все врешь, – всхлипывает Маришка, вытирая рукавом маленький носик. – Врешь.
Не успеваю ничего сказать, потому что тихий стук в дверь разбивает вдребезги напряжение, повисшее между мной и самой нужной, самой любимой девочкой в моей жизни.
– Господин Ярцев, – мнется на пороге озадаченный охранник, – там дело такое, женщина к вам приехала. Я не пустил, время-то неурочное, а она уселась у входа в нашу будку. Говорит, сидеть до утра будет. Замерзнет ведь.
– Ты не знаешь, что делать с нахальными бабами? – раздраженно приподнимаю бровь и с удовольствием наблюдаю за смутившимся парнем. – У вас нет на это правил? Или это моя работа? Имя назови свое. У меня завтра состоится разговор с твоим начальником. Я хочу поинтересоваться у него, по какой причине его подчиненные беспокоят меня ночью, чтобы спросить как им делать свою работу.
– Простите, – лепечет огромный шкаф. Я бы на его месте втоптал зажравшегося козла в пыль. А этот напуган, и мне это очень нравится. – Но, эта дама велела передать, что зовут ее Вера Боровцева, и что вам будет очень интересно с ней поговорить.
Мне кажется, что если бы мне на голову сейчас свалилось небо я бы так не охренел. Остатки хмеля испаряются со скоростью света и звука. Хотя, слова чертова амбала доходят до меня слишком долго.
– Вера, это же моя Вера, – вертится рядом Маришка, совсем забыв о том, что плакала всего минуту назад. – Конечно впустите ее. Это моя мама Вера.
– Приведи ее, – хриплю я, снова проигрывая по всем фронтам странной бабе, словно вихрь ворвавшейся в наши с дочерью размеренные жизни.
Значит вот почему она без прошлого. И что ей нужно? Зачем она снова явилась ко мне, и даже карты раскрыла?
– Здравствуйте Макар Семенович, – женщина стоящая на моем пороге слабо похожа на ту Веру, что я сегодня утром выкинул из своего дома. Нет, она совсем не изменилась внешне: все та же дурацкая одежда, лицо без грамма косметики и волосы растрепаны, словно она с самосвала свалилась. Но сейчас передо мной не наивная дура. В ее взгляде появилось что-то такое, от чего по телу бегут мурашки: насмешка, властность, сила. Только боль потаенная так и не исчезла. – Маришка, солнышко. Я тебе помогу переодеться. И причешу, а потом…
– Зачем пришла? – за грубостью прячу свою растерянность. – Шпионить и наушничать?
– Я нужна девочке, – спокойно дергает плечом наглая мерзавка. – И потом, вы же хотите получить обратно коня? Его Алмаз, кажется, зовут. Кстати, Гоген у вашего друга фальшивый.
– У вас совсем нет гордости. Узнали о том, что в вас играли и приперлись сюда? – улыбаюсь зло, с превосходством. Ее страдания меня пробуждают. Не так-то и спокойна эта дрянь. Щека дергается, и крылья носа раздуваются, как у кобылы.
– Что ж. Вы правы, – дергает плечом Вера, и больше на меня не смотрит.
– И это все? – меня бесит ее покладистость. Только ей наплевать на все вокруг, кроме моей дочери.
– Мама Вер, я хотела за тобой лететь. А папа меня в пенсион собрался отдать. Ты же ему не позволишь? А потом, я же маленькая еще. А пенсию бабушкам дают. А он говорит, в пенсион поеду. А мне страшно, – частит Мариша, прилепившись к захватчице, явившейся как предвестник апокалипсиса.
– Я
