твоя мама вконец испортит мне фигуру, — со смехом заметил Айвар. — У тебя, надеюсь, таких кондитерских талантов нет?
— Чего нет, того нет, — призналась девушка, — я ведь говорила, что без фанатизма отношусь к домашнему очагу, у меня есть другие увлечения и ценности.
— Да понятно, но после в Эфиопии мне кажется теплым любой очаг, в котором есть человечность. И дело не в бедности, от тоски и безнадеги тоже можно умереть. Тем парням, которые и так родились практически на улице, было хоть бы что, а я… Приходилось искать отдушину во всякой дряни, а потом по ночам думать: вот бы просто куда-нибудь исчезнуть, неважно куда, неважно на какое время. Я имею в виду не сбежать в поисках лучшей жизни, а вообще исчезнуть, дематериализоваться, так сказать…
У Нерины защемило сердце от этих слов и спокойного тона Айвара. Впервые она подумала, что очень многое остается за непроницаемыми скобками его памяти и не будет извлечено из-за них ни при каких обстоятельствах.
Под конец ночи, когда развеивалось летнее сумрачное марево, Нерина встала с дивана и вытащила из шкафчика коробку, где хранились ее талисманы — самодельные амулеты, рисунки с выдуманными ею рунами и символами, дневники, от которых она не решалась избавиться. Почему-то ей хотелось их перебрать, словно в знак расставания с девичьей жизнью. Айвар посмотрел на ее тонкую беззащитную фигурку, которая в воздушной белой сорочке казалась совсем подростковой, и почему-то с неловкостью вспомнил недавний вечер в клубе. Он знал, что не сделал ничего плохого, но ему вдруг стало жаль невесту, не подозревающую о его тревогах.
— Нери, ну иди ко мне, — сказал он тихо и ласково, откинув край одеяла.
Девушка улеглась рядом и прижалась щекой к его голому плечу. От прикосновения его нежного тела ей стало так хорошо и спокойно, словно она купалась в теплой реке, но в следующий момент что-то внутри кольнуло и ее. Ни с того ни с сего вспомнился короткий разговор с Олей после концерта, когда Нерина снова сказала подруге, что неплохо бы им «дружить семьями». Та вдруг внимательно посмотрела на нее и спросила:
— Нери, а ты вообще его любишь?
Этот вопрос сбил Нерину с толку: прежде этим никто еще не интересовался. Чуть подумав, она ответила:
— Слушай, Оля, я терпеть не могу это слово с тех пор, как услышала его от Кости. Он его произносил так, будто имел в виду «у тебя классные ножки». Так что давай будем смотреть на вещи реально! Без половых отношений все равно не прожить, так лучше пусть это будет как у нас с Айваром. Мы хорошо ладим, уважаем друг друга, у нас много общих интересов, а что еще надо? Бабочки? Пылающие щеки? Ледяные конечности? Это не скрепило еще ни один брак!
— Я не пойму, тебе двадцать три года или пятьдесят? — усмехнулась Оля.
— Глупостей не надо делать ни в каком возрасте, — возразила Нерина, — а я уже успела сглупить, когда слишком близко приняла к сердцу историю с Костей. Теперь мне от мужчины нужна только верность и благодарность, а на это Айвар способен лучше кого бы то ни было.
— А за что он должен быть тебе благодарен? — удивилась Оля.
— За то, что я буду ему добросовестной женой и подругой! Женщин, которые годятся только для «любви», он и так достаточно повидал, как и прочей грязи.
Оля тогда не стала больше ничего спрашивать и эта беседа не испортила впечатлений от концерта, но сейчас она почему-то всплыла у Нерины в памяти. А ведь подруга в чем-то права, эти суждения звучали странно в устах молоденькой девушки-невесты. Вдруг она и в самом деле поспешила? Нет, нет, об этом и речи быть не может, она все делает правильно, а Оля еще просто не дозрела.
На следующее утро Айвар проснулся неожиданно рано для выходного дня — около девяти, хотя обычно любил в это время поспать подольше. Он редко запоминал свои сны, но в этот раз ему удивительно ярко привиделись грубые необлицованные многоэтажки, которые казались почти одинаковыми в Питере и Аддис-Абебе. В окнах горел свет, но когда Айвар зашел в одну из парадных, ему показалось, что не только в ней, но и во всем доме никого нет. На лестнице стояла мертвая тишина, воздух казался стерильным — ни табачного дыма, ни запахов еды. Он поднялся до верхнего этажа, посмотрел в широкое окно и увидел перед собой тот самый «огненный круг», о котором недавно рассказывал Даниэлю.
Почему-то Айвара вдруг охватил непонятный страх. Он вцепился руками в щербатый подоконник и чуть не вскрикнул от резкой боли: в кожу вонзились мелкие осколки от разбитого оконного стекла.
В этот момент он и проснулся. Нерина все еще крепко спала, и он решил ее не беспокоить. Зайдя на кухню и убедившись, что бак для воды опустел, он принес несколько ведер с колонки, немного ополоснулся сам и заглянул в кухонный шкафчик, так как утренний аппетит уже давал о себе знать. Однако там нашелся только подаренный им эфиопский кофе, чай и рафинад, торт был съеден еще вчера, а в магазин за продуктами было далеко идти. Айвар мысленно подосадовал на то, что не подумал об этом перед приездом.
Когда Нерина проснулась, они выпили чаю и погуляли по сосновому лесу. Айвар рассказал ей, как можно украсить тот крошечный палисадник, из которого родители давно собирались сделать что-то поинтереснее заросшей сорняками поляны. Он увлеченно поведал о том, что Николай Гумилев писал об Абиссинии в своем «Африканском дневнике» — в частности что дворец знатного чиновника в Харраре поэт описал как «большой двухэтажный деревянный дом с крашеной верандой, напоминающий не очень хорошую дачу где-нибудь в Парголове или в Териоках».
Нерина, которую действительно заинтересовали эти истории, сказала:
— Выходит, здесь ты сможешь жить лучше эфиопского аристократа? Кстати, может быть, тебе в будущем стоит заняться ландшафтным дизайном?
— Нет, я люблю все красивое, есть такая слабость, но планы у меня другие, благо красоту всегда можно оставить как хобби. Ведь ты же сама любишь рисовать?
— Ну, это для меня нечто большее, чем хобби! Я тебе кое-что скажу, если не будешь смеяться.
— Да с чего бы? — добродушно улыбнулся Айвар.
— Помнишь, в Эфиопии я спросила у тебя о вере в бога? Так вот, знаешь, у нас семья совсем не религиозная, но у меня всегда были на этот счет смешанные чувства. Мне кажется, что человек способен развиваться именно в соперничестве с «тем, у которого нимб на голове», —
