На подсознательном уровне я не вижу в нем льда, но подсознательный уровень сейчас мне недоступен. Вступает какое-то больное, острое желание, даже необходимость, защитить сестру, и я резко подаюсь вперед, отталкивая от нее руку этого человека. Тут же меня хватают за шею, а через миг я чувствую, как к виску прижимается холодное дуло пистолета.
— Еще раз дернешься… — шипит один из братьев, кто именно, не знаю, — Ты очень сильно об этом пожалеешь.
— Нет! Элай! Отпусти его! — также резко подается вперед Лили, а потом поворачивается к Ирис и орет пуще прежнего, — Скажи ему, остановиться!
— Маркус, уведи ее.
— Что?! Нет! НЕТ! Отпусти!
Но вопли и попытки вырваться отбиты сразу. Маркус спокойно закидывает сестру на плечо и уносит ее в сторону библиотеки, а я слышу, как Элай, тяжело дыша, добавляет.
— Руки на стол, Максимилиан Петрович. Не заставляй меня настаивать.
— Я не позволю трогать и угрожать моей сестре…
— Забавно это слышать от тебя.
— Элай, успокойся, — строго велит Ирис, но тот саркастично ухмыляется.
— А что? Он — Александровский. «Угрожать» и «трогать» — их история.
— Не надо, — тихо шепчет Марина, сжимая руки на коленях, потом переводит взгляд на Мишу.
Его, оказывается, точно также держат, как и меня. Богдан подоспел. Мы в любом случае в меньшинстве.
— Пожалуйста. Не надо…
— Она так напугана… — тихо протягивает Артур, и Мара смотрит ему в глаза, хмуря брови.
— Пожалуйста…мои братья…отпустите их, пожалуйста…
Артур слегка улыбается и кивает.
— Их отпустят, если они перестанут делать глупости. Как думаешь, у них получится?
— Они пытаются защитить меня, но…
— Но в этом нет никакого смысла, девочка.
Марина застывает, а он вдруг добавляет то, чего не ожидал услышать никто из нас.
— Потому что я не собираюсь вас убивать. Отпустите их.
В ту же секунду захват с моей шеи пропадает, как и брата отпускают, а когда я смотрю за спину, от нас и вовсе отошли на шаг. С усмешкой.
— Если вы не собираетесь нас убивать… — начинаю я, вернув внимание на главу семейства, но он тут же перебивает.
Обращается к отцу.
— Я отниму у тебя всех детей, Петр, но я не трону их и пальцем. Мы когда-то давно договорились, а я верен своей клятве.
— Что ты задумал?
— Думаю, что ты уже понял. У меня в руках твое сердце.
Очередное «что, твою мать?!» лезет наружу, но снова остается без ответа, даже тонет под впечатлением того, что происходит дальше. Точно раненный зверь, отец вскакивает и хватает Артура за грудки, вбивая в стену, а после орет:
— ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ?!
В ответ он лишь усмехается. Я холодею изнутри, чувствую, что сейчас что-то грянет, и не промахиваюсь. Через миг раздается оглушающий звук выстрела, и когда я поворачиваю голову, мой мир сносит с ног. В арке стоит…мама.
Отец медленно оборачивается, застывает. Мы тоже. Я, кажется, увидел призрака…Она ничуть не изменилась с того последнего дня, когда я ее видел. Такая же красивая, такая же гордая, и все также плачет. В ее руках пистолет, он трясется, а мама всхлипывает и еле слышно шепчет.
— Отойди от него.
— Мария…
Не знаю, что работает, как спусковой крючок, но мама снова нажимает на курок, попадая в бра на стене. Отец слегка вздрагивает, правда в основном и не замечает этого, делает шаг в ее сторону. Он как безумный, если честно, и словно нет никого больше, кроме нее. Даже если бы вокруг взрывались бомбы, он бы продолжал смотреть только ей в глаза. Но маме это не нравится. Я вижу в ней дикую боль и обиду, но, как бы это не звучало, также я вижу любовь. Она все еще любит его, не смотря ни на что, хотя это и причиняет ей еще большие страдания. Поэтому ей и требуется несколько долгих секунд, чтобы собраться и выстрелить снова. На этот раз никаких холостых — точно в цель. Она попадает ему в бедро, и отец, взвыв от боли, падает на одно колено.
Словно срывает. Она будто обретает отвагу после первой, маленькой победы, чувствует себя сильнее, делает на него шаг и снова стреляет. На этот раз в плечо. Отец хватается за него, упираясь одной рукой в пол — мама подходит еще ближе. Я теперь могу разглядеть каждую черточку на ее лице, каждую деталь, и все равно не могу поверить.
Она жива. Жива! А он…он это знал. Он это сделал с ней, со всеми нами! И она это понимает лучше нас. Гораздо лучше нас. Остановившись рядом, мама целится точно в голову, но не стреляет. Она смотрит, как он медленно поднимает на нее глаза и вдруг шепчет.
— Давай. Стреляй, любовь моя.
— Не называй меня так!
— Но это правда. Ты — любовь всей моей жизни, и я всегда знал, что умру от твоей руки. Стреляй, — мягко добавляет и слегка улыбается, — Все нормально. Сделай это.
Мама всхлипывает и делает еще один маленький шажок, а дуло в ее руке начинает ходить ходуном еще больше, чем до этого. Мы все замираем, словно кто-то нажал на кнопку «пауза», боимся пошевелиться, пока между ними идет какой-то немой разговор. Только глазами. Я же понимаю еще кое что очень важное вдруг, так неожиданно: она не выстрелит. Не сможет. Любит.
Артур, который все это время не вмешивался, а стоял в стороне, кажется, тоже это понимает и подходит к маме, бережно беря ее руку в свою.
— Все нормально, Мария. Ничего страшного.
Мама сначала не хочет отпускать оружие, но, пару раз моргнув, поднимает глаза на него и слегка, почти незаметно, мотает головой. Я не знаю, что это значит, и могу лишь догадываться, по крайней мере исходя из происходящего дальше.
— Богдан, Маркус. Проводите Петра до машины.
— Куда ты его увезешь?
— Это уже не твоя забота, Мария. Ты теперь свободна.
Только сейчас она переводит внимание на нас, словно наконец пало какое-то странное, тягучее проклятие. Отца уводят, и так она может дышать свободно, а еще улыбаться… Она свободна. Счастлива. И эта еще большая трагедия: как любовь таких масштабов могла стать такой же ненависть? Подумаю об этом обязательно, знаю, но сейчас не это главное.
— Мои маленькие… — так тихо шепчет, и так это сильно пробивает, что я дышать не могу, говорить не могу, шевелиться!
Миша, кажется, тоже, так что самой сильной из нас снова оказывается Марина…
— Мамочка…
Она сразу же делает шаг в нашу сторону, но Артур неожиданно встает на ее пути и медленно мотает головой.
— Артур, пожалуйста…
— Извини,
