я хотел бы увидеть сейчас глаза Юнии. Сам себя торможу, напоминая, что дрожи ее тела достаточно. Она передается бесперебойно. К концу пути энергии в моем организме столько, что я с трудом заставляю себя остановить мотоцикл.
Трясущаяся Филатова тут же отстраняется, снимает свой шлем и пытается снять мой. Уворачиваюсь и выпрямляюсь, не оставляя ей шансов дотянуться.
На хрен надо ебалом сверкать.
Такие эмоции за эту поездку пережил, не уверен, что, сука, не поседел.
Но новая нахальная Ю не сдается. Приподнявшись, сердито смахивает мой визор.
Моргая, задерживаю веки в замкнутом положении. Перед смертью не надышишься — это каждый идиот знает. Но я, тем не менее, тяну время, прежде чем, скопив силы, мрачно принять ее взгляд.
Мечет в меня копья, прям разбушевавшаяся Горгона. Пронизывает такой яростью, что не только глаза воспаляются… Все, сука, нутро мне ядом заливает.
До невозможности дышать. До зубовного скрежета. До неизбежной, блядь, остановки сердца.
Чего она добивается? Не сломаюсь же. Обращенный в титан никогда не станет камнем.
Жги напалмом, Ю. Похуй.
А то, что больно на физике — перетерплю. Как обычно.
Не разрываем зрительный контакт. Помимо нашей воли идут какие-то помехи. Когда моргаем… Она… Следом я… В одну сцепку из трех мелькает моя Зая.
Вот что заставляет сердце ускоряться. Нестись, словно бешеное. И разрываться, будто больное. Взглядом не выдаю. Не должен. Но, если бы Ю коснулась груди, все бы поняла.
— Что тебе надо?! Чего ты добиваешься?! — заряжает не-Зая свирепо.
На драйве. На скорости. На полной, сука, мощности.
По оголенным проводам моих нервов.
Глядя на нее, едва не стираю зубы в порошок.
Вовремя приходит седативная мысль: это я Филатову так раскачал.
Седативная, но не обезболивающая.
— Что ты молчишь?! Я спрашиваю! Я, блядь, спрашиваю, Ян! — с криками долбит меня кулаками в грудь. — Что тебе от меня надо?!
Не сразу справляюсь с фурией. Позволяю себе на мгновение охренеть. Новая Ю не только кусается и дерется. Она ругается матом и устраивает дебош прям под подъездом, где раньше громче шепота разговаривать боялась.
В одном из окон загорается свет. Но ей похрен. Даже когда «просыпается» ее квартира.
— Иди домой, — толкаю сипло, едва удается ее усмирить. Сам себя с трудом слышу. Еще ни хрена не сказал, а уже охрип, будто час орал. — Я сказал, иди домой, Ю, — против ее высокого, звенящего эмоциями голоса почти депрессивно звучу. Убито. Безжизненно. Равнодушно. Добавляю силы в свой ржавый тон, только чтобы взбодрить Ю: — Иди домой, блядь. Пока я тебя отпускаю.
Она замирает.
Полосуя меня взглядом, дышит поверхностно и отрывисто.
— Я-я…
Резко прикрываю веки, когда кажется, что выдаст, как раньше… Я-я-н.
Но нет. Минует.
Медленно поднимаю потяжелевшие и нездорово трепещущие ресницы, когда она, блядь, повторяет вопрос.
— Что значит, «пока я тебя отпускаю»?! Я тебе вещь, что ли?! Думаешь, что вот так вот легко запугаешь угрозами? Черта с два, Нечаев!
— Ю, — толкаю со свистом. Хорошо, что шлем приглушает. — Я тебя еще не пугал. А если уже боишься — делай выводы.
Пауза.
Она моргает. И снова Заю мою выпускает.
Пауза.
Спазмы за грудиной. Аварийный дозвон.
112… Обрывается. Не успеваю.
Один взмах ресниц, и влажное голубое небо набирает серости и тяжести грозового.
Сука… Я маньяк. Дух захватывает от ее красоты.
— Я-я… Это я… Я! Я не уйду, пока ты не скажешь, что тебе от меня нужно?!
Храбрится. Чувствую.
Злится, конечно. Но вместе с тем улавливаю запах ее страха. Я уже пробовал его. Для озверевшего меня это сейчас самое вкусное.
Скользнув пальцем по кожаному браслету, который закрыл часть татуировки у нее на запястье, намеренно голую кожу перебираю. Легко прочесываю, Ю тотчас вздрагивает.
— Хочу, чтобы ты отдала все, что забрала, — рублю приглушенно, но жестко, словно коллектор.
— Что?!
Мою, сука, жизнь. И все, что в ней должно быть.
— Я. ТЕБЕ. НИЧЕГО. НЕ ДОЛЖНА.
Да уж… Новой, мать ее, Юнии не нужны руки, чтобы меня ударить.
— Уверена?
— Конечно, уверена!
— Придется объяснять, значит.
— Пошел ты… — задыхается. Резко набирает воздух и снова атакует: — А где ты был, Нечаев? Где ты был?! Это что?.. Что это?!
Выдергивая руки, наверняка стирает кожу в кровь. А получив свободу, вдруг хватает висящую на моей шее пулю.
«Гранатовые пули… Гранат — камень любви и страсти…»
Это Ю когда-то выбрала для нас парные амулеты. Я даже носить эту ерунду не хотел. Надел тогда, чтобы ее не обидеть. А снять уже не смог. Точнее, снимал, но только для того, чтобы сделать из чертового куска граната настоящую пулю. Залил в металл.
Грубо перехватываю холодную кисть. Слишком жестко отрываю.
Не хочу не то чтобы рассматривала… Даже касалась.
— Серебро? — выдыхает Ю, заставляя тонуть в своих глазах.
Тянет в эту чертову бездну. Тянет.
С трудом сглатываю. Напряженно втягиваю воздух.
Хорошо, что в «наморднике». Не увидит. Ни хрена не поймет.
— Титан, — хриплю агрессивно.
Можно сказать, рычу. Похрен.
Грудь так сдавливает, что кажется, вот-вот ребра лопнут.
— Титан?.. — повторяет растерянно.
Моргает.
Зая.
Моргает.
Не-Зая.
Моргает.
Зая.
Моргает.
Моргает.
Не-Зая.
Моргает.
Зая.
Сука… Что ей надо?!
Да, не выбросил этот ебучий кулон. Да, залил в титан. Да, ношу, не снимая.
— И зачем?..
— Что зачем?
— Зачем ты?.. Дай посмотреть!
— Ни хрена.
Прячу под рубашку, где и должна быть. Не желаю, чтобы верх, где оставил тот проклятый гранат, словно каплю крови, увидела.
— Зачем?! — снова пристает Ю, истязая своими чертовыми взглядами.
Возвращаю ей эту ярость.
— С пулей в сердце крепче спится.
Не дает забыть предательство.
Филатова не отвечает. Вообще никак не комментирует. Оттолкнув меня, молча соскакивает с байка.
Смотрю ей в след так напряженно, что не сразу замечаю, что из подъезда кто-то выходит.
— Это Нечаев? — протягивает отец Ю ошалевшим тоном.
Гондонистый директор гимназии, в которой нам с ней «повезло» вместе учиться.
Сука, потрясен как! Будто я из мертвых восстал. Хотя, по сути, так оно и было. Только им об этом знать необязательно.
Ответ Ю… Я бы назвал это апофеозом адской ночи.
— Нечаев! — буркает гарпия отцу. Не сбавляя ходу, добавляет: — И что теперь, блин?! Событие!
Я так хренею от открытия, что трясущийся раньше за одобрение родителей Заяц, теперь к ним же на старте такие узоры высекает, что даже не зацикливаюсь на сквозящем в ее тоне пренебрежение.
И да, блядь… Рядом с отцом она даже не притормаживает. Заходит в подъезд, оставляя нас с Николаевичем хуесосить друг друга взглядами.
Я на
