её по твоей указке? Ведь та Максимовская и эта — одно лицо, верно?»
Это единственное, что не билось в моей голове. Потому что всё можно было бы объяснить, то вот этот контакт между затюканной Вероникой и отбитой на всю голову Мартой, у меня отчаянно не складывался. Ну правда, каким образом они оказались на одной территории и спелись?
Что могла сделать Максимовская, чтобы затащить Истомину к себе в квартиру? Приставила дуло пистолета к виску? И я бы мог даже подумать, что она держит Веронику в рабстве, если бы лично не слышал, как они мило чирикали друг с другом по телефону. Доверительно. Реально, как настоящие лучшие подруги.
Устав насиловать свои мозги, я всё-таки с горем пополам углубился в работу, буквально на буксире заставлял себя двигаться, соображать и вникать в суть дел. Затем Караев в качестве ценного прицепа свозил меня на две деловые встречи. И где-то тут я не выдержал. Открыл мессенджер и написал Аммо сообщение:
«Как так вышло, что Истомина переехала жить к Максимовской?»
Почти тут же получил ответ:
«На первом курсе сгорела женская общага».
Я: «И? Это ничего не объясняет».
Аммо: «А дальше ты сам, Яр».
Я: «В смысле?»
Аммо: «В прямом».
Я аж зарычал, а сидящие за столом деловые партнёры и Олег посмотрели на меня, как на душевнобольного.
— Простите, дурные новости с полей.
Остаток времени досидел как на иголках, практически не участвуя в разговоре и только бесконечно кивая, надеясь, что по делу. А дальше, когда все пожали друг другу руки, я прыгнул в тачку и поехал, куда глаза глядят. И только спустя минут сорок понял, что мчу в сторону города из своего прошлого.
Гнал, как сумасшедший и через семь часов, уже в ночи был на месте.
Прошёл в холл, приветственно кивнул консьержу, а затем поднялся на двадцатый этаж и зашёл в квартиру, в которой не был долгие три с половиной года. Стоило только перешагнуть за порог, как меня настигла какая-то лютая паническая атака. Привалился к косяку и принялся медленно дышать через нос, но меня всё ещё не отпускало.
Вот он я — стою в одних домашних штанах и смотрю на уже не мою Истому. За рёбрами всё разбито. По венам — кипяток. Орать хочется. Её трясти до потери сознания и кричать во всю глотку:
— Какого хрена ты наделала?
Я не знаю, каким образом тогда мог состряпать равнодушный, праздный вид. Как не растерял последние остатки рассудка, когда услышал от Истоминой о том, что она теперь действительно всё знает. О травле, о том, что все начиналось с бессовестной лжи. Я понимал, что уже потерял её навсегда, но в глубине души ещё надеялся на то, что прилетит волшебник на голубом вертолёте и скажет, что вся эта грязь — лишь дурной сон.
Но ничего. По нулям.
Всё как было, так и осталось. И никому не нужен хороший Ярик. А мне, так и подавно.
Она ушла, а мне отчаянно хотелось орать ей вслед миллионы не связанных между собой слов.
Вернись!
Я ненавижу тебя!
Ты нужна мне!
Как же ты могла?
Обратно в гостиную плёлся на автопилоте. Как зомби, не иначе. Миллионы невыносимых секунд пытался забыться в объятиях девчонки, которая была мне и даром не нужна. А потом всё как во сне: вот уже и Андриянова со своими немногочисленными манатками летит вон из моей квартиры, а потом, на вздохе отчаяния пальцы бегают по экранной клавиатуре смартфона, а затем жмут на «отправить». Там были полуголые фотографии Истоминой и тонна грязной лжи о том, что мне было с ней паршиво.
Никогда.
С ней я был, как в грёбаном раю. Каждый раз. Каждый чёртов раз, когда она позволяла мне брать себя, я давился счастьем и топился в эйфории. Я помню, как меня накрыло, а потом всё никак не отпускало. И я смотрел в бездонные серо-зелёные омуты её глаз и совершенно не понимал, что в них такого, отчего меня так повело.
А потом вот — всё спустил в унитаз в угоду жалкой мести за то, что она меня предала. Когда я понял, что именно сделал, то меня в буквальном смысле вывернуло наизнанку. Хотел причинить боль ей, а в итоге сам же себе пустил пулю в лоб.
Сколько раз за эти годы я корил себя за то, что поступил так низко? Сотни, если не тысячи. Потом вспоминал всё по новой, мариновал себя в этом дерьме и пытался хоть как-то оправдаться перед самим же собой, но не получалось.
Я до сих пор считал себя махровой истеричкой. Я ничего не добился своим поступком, кроме, как доказал всем и каждому, что мне больно оттого, что меня поимели.
Другое дело сейчас…
Со вкусом. С расстановкой. Отжать своё возмездие любой ценой и несмотря ни на что.
Отвис. Всё-таки нашёл в себе силы пройти дальше в квартиру и хапнуть энергетики, которая, кажется, до сих пор была насквозь пропитана Истоминой. Оглядел мебель под белоснежными чехлами и всё-таки прошёл туда, где был обманчиво любим.
Где на стене до сих пор была изображена ОНА.
Сел на кровать и весь растворился в её образе. Тело загудело, как трансформаторная будка.
Опять кома. Глубокая. Из такой уже не возвращаются, но я торчал этот болезненный во всех смыслах квест сам себе. Спустя вечность достал телефон и набрал номер.
— Ярослав? Ты время видел? Ночь на дворе!
— Саныч, скажи, а ты мне глушилку для телефона сможешь достать к выходным?
— Что? Ты обкурился, что ли?
— Нет, я трезв как стекло, — а сам смотрю безотрывно на изображение Истоминой и не могу оторваться.
Какая же она красивая. Была — вау, а стала ещё лучше…
— Смогу. Это всё?
— Да, это всё.
— Мало отец тебя по заднице драл, — буркнул в трубку Чагин и отключился.
А я меж тем улыбнулся и заговорил с той, кто занозой сидела где-то за рёбрами.
— Не хочешь по-хорошему на свидание идти, значит, будет по-плохому. Но будет. И точка…
Ярослав
В ночь решил обратно не ехать. Завалился в отель, но там тоже долго не смог заснуть. Руки потянулись во Всемирную паутину, где всё-таки отыскали страничку той, которая вымораживала до зубовного скрежета.
Повсюду профиль закрыт. Стучаться не стал. А смысл? Всё равно же не пустит. Только полюбовался на аватар с одними лишь губами и всё. Её — сто процентов. Я их знал. Я помнил, какие они были на вкус.
