Спорим, тебе понравится?
Глава 1 – Протест
Ярослав
Октябрь...
— Итак, молодой человек, мы вас внимательно слушаем.
— Здравствуйте! Меня зовут Ярик, и я мудак.
— Басов! — строго рявкает дед, но я продолжаю невинно хлопать глазами, словно первоклашка, заблудившийся в бесконечных школьных коридорах.
Спасите! Помогите!
— Ничего не могу с собой поделать, — развожу руками, — дефект приобрёл на стадии сборки, все вопросы к производителю.
Прищуриваюсь и испытываю почти первобытный кайф, когда вижу, как деда перекашивает от отвращения. Он не любит, когда я поднимаю столь щекотливые темы. Он — нет, а я очень даже да.
— Что это исчадие ада опять натворило? — не получив от меня более, ни слова, родственник отирает со лба выступившую испарину и с высокомерием, достойным самого короля, смотрит сначала на директора этой богадельни, а потом и на ту, из-за которой мне в принципе приходится терпеть весь этот тупой сюр.
Храмова Алевтина Петровна.
Смотрю на неё в упор, дожидаюсь, пока глаза её неодобрительно сузятся, а затем подмигиваю ей, улыбаясь, словно безумный Ганнибал Лектер в лучшие годы своей жизни.
— Начнём с того, что ваш внук катастрофически заваливает литературу и идёт в открытую конфронтацию с учителем. Если так будет продолжаться, то на итоговые экзамены он просто не будет допущен по причине своей тотальной неуспеваемости по конкретно этому предмету.
— Неправда, — тяну я, поглядывая на наручные часы и жалея, что из-за всей этой тягомотины пропускаю тренировку, — я получил бы за последнее сочинение высший балл, если бы Алевтина меня сознательно не завалила.
— Во-первых, Алевтина Петровна, — подаёт голос старая вешалка, — а, во-вторых, это сочинение было написано, не вами, молодой человек, а Аней Потаповой — вашей одноклассницей.
— Пруфы? — приподнимаю я одну бровь.
— Она лично мне созналась.
— Вы себя в зеркало видели? Да вам любой сознается даже в том, что он Наполеон Бонапарт, лишь бы вы от него отстали! — мстительно кинул я в самодовольное лицо училки.
Как же она меня достала!
— Басов! — в унисон попытались осадить меня присутствующие, но мне на их телодвижения было чхать вообще.
— Немедленно извинись, — затребовал дед.
— Нет, — выдал я максимально жёстко и отвернулся.
— Что значит нет? — ошалело выпучил глаза родственник.
— Это значит, что я отказываюсь делать то, что нужно вам и буду делать только то, что нужно мне. У меня не было проблем, пока не появилась эта... учительница, — последнее слово я буквально выплёвываю из себя.
— Это немыслимо! — запричитал директор.
— А я вам говорила, — не уставала подсирать Храмова.
— Следуй за Карениной, — мстительно прошипел я, уверенный в том, что мои слова дошли только до адресата.
— Что ты сказал? — почти вплотную приблизил ко мне своё морщинистое лицо дед.
— Я сказал, что мне никуда не упиралась эта ваша чёртовая литература. А ещё я говорил, что не могу читать Шолохова, потому что у нас расходятся взгляды на то, можно ли кутить с замужней соседкой или нет.
— Видите, — указал на меня пальцем дед, — мальчик не дурак, ему просто нужны дополнительные занятия и факультативы.
— Никто не говорит, что Ярослав глупый, Тимофей Романович. Ваш внук очень достойно показывает себя в точных науках и спортивных дисциплинах, но умышленно не желает подружиться с гуманитарными.
— Потому что это ненужная мне лабуда, — бурчу я себе под нос, разглядывая эмблему на форменном пиджаке.
— Не уверена в том, что, я могу стать подходящим для мальчика репетитором, уважаемый Тимофей Романович, - цедит Храмова, старательно изображая из себя пуп земли. - Его необоснованная антипатия ко мне слишком высока. Но да, по литературе пока у него твёрдая двоечка и Ярославу просто жизненно необходимы факультативы и дополнительные занятия.
У меня от её слов форменно подгорает.
— Я заплачу вам, - цедит дед.
— И я снова буду вынуждена вам отказать.
— Причина?
— Дождусь извинений от Ярослава за все яркие эпитеты, которыми он меня наградил за прошедший месяц, и тогда вернёмся к этому вопросу.
— Ярослав?
— И снова я буду вынужден вам отказать, — копирую я интонацию и слова Храмовой, надевая на лицо образ агнца божьего.
И да, мне плевать на последствия. Я уверен... нет, я точно знаю, что их попросту не будет и меня не отчислят, а потом и пририсуют в аттестат, нужный мне, тройбан по литературе, потому что, на моё безграничное счастье, дедуля является одним из постоянных и активных спонсоров этой гимназии.
Так что, пусть Храмова засунет свои мечты о моих извинениях в свою тощую задницу.
— Мы можем поговорить наедине? — обращается дед к директору, и та благосклонно ему кивает.
— Свободен, — отмахивается от меня родственник и я, подхватив свой рюкзак, покидаю негостеприимные стены «лобного места», отвешивая низкий, театральный поклон.
Выхожу в приёмную, шлю воздушный поцелуй молоденькой секретарше, а затем спиной, не разрывая с милашкой игривого взгляда и подмигивая ей, пячусь назад, на выход.
Но уже в самых дверях сталкиваюсь с мелкой девицей в очках на половину лица и длинной косой до пояса.
— И... извини...те, — пищит она затравленно, насилуя в руках лямки от собственного рюкзака.
— Свободна, — обхожу её и наконец-то вываливаюсь в коридор, где тут же попадаю в котёл своих приятелей. Они орут и улюлюкают, изображая пошлые движения и глупые танцы городских сумасшедших, пока мой лучший друг не затыкает всех, задавая мне вопрос в лоб.
— Ну как тебе она?
— Кто? Алевтина? — изображаю рвотный позыв и ржу, давая пять одному из парней...
— Нет, — тянет Раф, — очкастая, которая только что вошла в кабинет директора.
Оглядываюсь назад, хмурюсь, вспоминая невспоминаемое лицо девчонки.
— Да никак, — пожимаю плечами, — серь.
— Отлично.
Вопросительно прищуриваюсь и жду пояснений, которые тут же получаю.
— Это была дочка Храмовой.
— Да иди ты! — таращу я глаза на друга и начинаю улыбаться, уже прикидывая в голове возможные расклады.
— Да, её зовут Вероника Истомина. С сентября учится на нашей параллели.
— Бас, — предостерегающе потянул кто-то из парней, правильно интерпретируя мой хищный взгляд, — Алевтине это не понравится.
— Её дочке тоже, — согласно кивнул я, и мы все дружно заржали, покидая шумный школьный коридор...
Глава 2 – Вера
Вероника
Сентябрь...
— Мам, можно мне сегодня пропустить? — шепчу я едва слышно, стараясь не напрягать голос.
— Что значит пропустить? Как у тебя язык вообще поворачивается говорить такое? Ты же не при смерти! Подумаешь, горло болит. Температуры же нет, значит, всё нормально.
Нормально...
Это слово совершенно не вяжется с текущим положением дел. Потому что вставать в воскресный день в семь утра — это ужасно несправедливо. И, конечно, я бы предпочла ещё пару часов понежиться в постели, а потом может прогуляться в парке, сходить на карусели или просто побыть наедине с собой, а не вот это вот всё...
Да, внутренне я недовольна. И да, всё моё существо отторгает то, что я должна делать в столь ранний час, но в моей жизни слишком много «но».
Я не могу ослушаться маму. Мне проще сделать так, как она хочет, чем потом целый день внимать нескончаемый поток нравоучений о том, что я безответственная и что она устала вкладывать мне в голову элементарные вещи. А еще я не в силах видеть её грустные глаза...
Поэтому я встаю с кровати и топаю в ванную комнату, где наскоро принимаю душ и чищу зубы. Будучи ещё в полотенце, вздрагиваю — это мама вошла ко мне без стука, принимаясь торопливо раздирать расчёской ещё влажные волосы и заплетая их в тугую косу.
